У таких берегов водятся «стальные птицы».
Совсем недавно, каких-то семь лет назад я начал писать этот текст. Не надо думать, что мною было задумано эпическое полотно, повествующее о жизни целого поколения (моя фамилия отнюдь не Толстой). Просто в суете было трудно найти время, чтобы осмыслить эти события. Раз или два в год я садился писать отрывок за отрывком, в тайне надеясь, что он будет последним, и я брошу это бесперспективное занятие. Но каждый раз что-то заставляло меня возвращаться к этой теме. Я называю это Судьба.
Алексей Орлов
Он невелик. Все, что расположено за ним — это скорее впечатления и попытка осмысления произошедшего.
Время проведения похода 3 — 28 июля 1995 г.
Место – западный Крым, от г. Красноперекопска до Севастополя.
Судно: катамаран собственной постройки (М-395), 13 кв.м, габариты 5,6 * 2,6 м, палуба: 3,4 * 2 м, максимальный диаметр баллона около 65 см., рубка перед мачтой высотой около 0,8 м. Мачта и паруса от швертбота 470 (стаксель сшит великим яхтсменом Дякиным, но, как и грот фирмы NorthSale, очень растянут и стар).
Экипаж:
Алексей Орлов – капитан;
Сергей Баранов – рулевой;
Михаил Глинников – матрос;
Надежда Волкова - выполняла обязанности врача;
Миша Горячев (7,5 лет, сын Н.В.) – юнга.
Маршрут:
Москва – Джанкой – Красноперекопск (поезд) (кстати, на тамошнем вокзале можно купить обратные билеты из любой точки Крыма), Красноперекопск - 1-я застава база отдыха Аврора (60 км, грузовик),
мыс Песчаный (коса Бакал) (6 км, 4 б., С-З ветер),
вокруг косы Бакал (8 км, 4 б., С-З,), Черноморское (70 км, 4-3-4 б., С-В с переходом на Ю-В),
Караджинская бухта, дом отдыха Оленевка (30 км, 1-5 б., С-В),
Марьино (20 км, 4-5 б. С-В),
Окуневка (15 км, 2-3 б. стоянка – 4 км восточнее села в 1 км от базы рыбаков, где есть телефон),
г. Евпатория (50 км, 3-0-1 б.,С-В),
Николаевка (40 км, 5-4 б., В),
Андреевка (15 км, 2-4 б., С-З),
Севастополь, Песчаная бухта (20 км, 3 б, С-З),
там же Камышовая бухта (10 км, С).
Пройдено под парусом 284 км.
Ходовых дней 11.
Когда читаешь о том, что в Крыму кто-то в этом году где-то был первым, то поверить в это весьма трудно. Кажется, что миллиарды отдыхающих со всех концов света уже испробовали, истопали, излазили, исплавали все и вся на этом небольшом полуострове. Но заместитель начальника крымского пограничного отряда майор Попсуйко сказал: "Я здесь 25 лет, но такое вижу впервые!" И я склонен ему верить. Нет, не из желания быть первопроходцем. Я думаю, и вы поверите ему, прочтя эти строки.
Конечно, никакого чувства достать из-под дивана невозможно, но то, что их может породить, оттуда вполне можно извлечь. (Вспомните, например, тараканов, крыс и посторонних мужчин из анекдотов про мужа, уехавшего в командировку.) И я достал запыленные от годового бездействия детали разборного парусного катамарана, еще не подозревая, что эта груда металла, резины и веревок станет символом моей державы и породит столько эмоций у многих и многих людей.
Попробуйте нацепить майку, украшенную флагом России, или повесьте на плечо сумку с его изображением, возьмите, в конце концов его в руку — если это произойдет в Москве, то в лучшем случае вас сочтут неисправимым оригиналом, в худшем кое-кто может захотеть "начистить" вам физиономию. Совсем другое дело, если вы вешаете этот флаг (пусть даже совсем крошечный, как у нас) на свою посудину, которую только что затащили на своем горбу на территорию другого государства, и отплываете хотя бы на метр от берега. Вот тут-то и происходит таинственная метаморфоза: то, что еще недавно было бессмысленным хламом вдруг становится иностранным судном в территориальных водах этого самого государства (территорией вашей Родины, независимо от размера судна!), а вы — ее капитаном! Моряком, членом морского братства. Человеком, посвященным в таинства мореплавания. А крошечный флажок — символом великой державы.
Я не думаю, что многие капитаны судов, плавающих за пределами наших территориальных вод, могут похвастаться тем, что у них выпрашивали Российский флаг, а у нас — выпрашивали. Возможно, причиной тому — слишком большой размер флагов океанских лайнеров или высота их капитанских мостиков — не докричишься. А может быть эти флаги не очень-то и нужны в том далеком зарубежье, а в Крыму почему-то очень...
"Подарите мне российский флаг" — канючил дядька на пляже в Севастополе, "Я его ... на антенну повешу..., чтоб видели!" — с вызовом добавлял он. Мы бы ему подарили, да самим нужен был.
Очень помогла осуществить нам это путешествие СБУ г. Красноперекопска (для местных — просто Перекопа) — городка близ самой узкой части крымского перешейка. Для тех, кто знает, что означает аббревиатура "СБУ" сразу скажу, что заголовок этого раздела ни в коем случае не ерничание над основной функцией этой организации, а для тех кто не знает, — сообщаю, что СБУ это Служба безопасности Украины, бывшая КГБ. Думаю, это сочетание букв расшифровывать нет необходимости.
Если абстрагироваться от довольно живых картин из различных боевиков о деятельности НКВД/КГБ на юге Украины, то впечатление такое, будто посетил офис солидной, преуспевающей фирмы. Маленький особнячок среди деревьев. Скромная табличка у входа. С математической точностью отглаженные и нет, не одетые, а "установленные" на место галстуки (несмотря на жару!) интеллигентных "мальчиков" на входе, чистота, скромная мебель в старинном стиле, увитый виноградом двор. Улыбчивый глава "фирмы" — полковник с лицом популярного телеведущего.
Вот только портрет Ленина на стене и Андропова на полке, да два больших флага во всю стену — Крыма и Украины — вряд ли встретишь в туристической фирме. И телефоны. Много телефонов с разными кнопочками. Нажатие — и мы соединены с крымским погранотрядом в Симферополе. Там мигом находят наш запрос — кипу документов, посланную нами в их адрес около 2-х месяцев назад. Разрешающая резолюция на нем уже давно дожидается нас. (Вот только мы об этом раньше никак не могли узнать. Посольство Украины телефон погранотряда не знает, российские пограничники уже успели "забыть", в министерство обороны в Киев не дозвонишься.) Еще нажатие, и связь с заставой номер один установлена, и лейтенант Репка уже с нетерпением ждет нас к себе на день рождения. Еще нажатие, и директор ближайшей к заставе турбазы уже готов разместить нас.
Выходим во двор, садимся в "Ниву" полковника и через пять минут симпатичный водитель грузовика СуперМАЗ с ближайшей автобазы начинает заводить машину, чтобы отвезти нас к первой погранзаставе, хотя и не бесплатно. (Цены на транспорт вполне московские.)
В Крыму холера! Крым в огне! Кричали заголовки московских газет. Куда вы едете?! Вопрошали знакомые и с жалостью глядели на нас. Полосы объявлений пестрели призывами отдыхать в Анталии или хотя бы на нудистских пляжах Словении. А мы приехали в Красноперекопск. Нет, мы не ожидали увидеть толпы холерных кроватей на улицах. Но чтобы вот так пить воду на улице прямо из-под крана! Это как-то не укладывалось в понятие чрезвычайной эпидемиологической ситуации. "Это у вас в Москве холера в головах!" — весело огрызнулась девушка, пившая воду, вытекающую из необорудованной трубы. Мы с опаской попробовали. Вода действительно была вкуснейшая. Холерой и не пахло...
Помните, как мы завидовали иностранным туристам, имевшим карты нашей страны такой точности, что имейся они тогда в Генштабе, — их выдавали бы только ограниченному кругу лиц. Именно таким иностранцами мы чувствовали себя когда доставали свои карты, купленные в Москве в магазине на Кузнецком мосту. Ни один офицер ни на одной заставе не удержался от удивленного восклицания: "Откуда у вас такие карты?!". И уж совсем удивляло их то, что на обложке карт стояли выходные данные министерства обороны Украины. Видимо, путь налево из Киева приводит как раз в Москву.
Так заявили нам молодцы-извозчики, подскочившие к нам на вокзале в г. Джанкой, едва, еще в темноте, мы высадились из поезда. "В Перекопе нет моря!" — подтвердил еще один случайный прохожий. "Ядовитый отстойник какого-то комбината есть, а моря нет." Наша святая вера в генштабовскую карту пятикилометрового масштаба с грифом "Для служебного пользования" немного поколебалась. Но совсем не упала — уж что-что, а моря в министерстве обороны замечать умели, поскольку каждый морской берег — объект стратегический, успокаивали мы себя.
И тогда на свет была извлечена другая, еще более подробная — масштаба два километра. И там тоже было нарисовано нечто большое и синее, что мы по наивности считали морем. "Да, то не море, то Сиваш": сказал, тыкая пальцем в нашу карту, один из шоферов. Осознав это, мы загрузились в поезд, идущий до Красноперекопска, и после двухчасовой борьбы с сомнениями и наваливающимся сном, прибыли в этот маленький городок. Моря нигде не было видно. Шума прибоя мы также не услышали. Толпы отдыхающих в пляжных костюмах стройными рядами не спешили подставить себя лучам восходящего светила... А по карте до берега оставалось не более полутора километров...
Сомнения окончательно исчезли лишь после того, как пойманный на улице пожилой рыболов в соломенной шляпе и с классическим набором бамбуковых удочек на наш вопрос о наличии моря ответил вопросом: "Так где ж мы тогда рыбу ловим?"
Итак, мы 60 км жаримся в огромном, покрытом пластиковым тентом, кузове СуперМАза. Верх его белый и частично пропускает солнечные лучи, отчего мы напоминаем огурцы, трясущиеся в парнике на колесах.
И вот мы на “Базе отдыха”. Нам тут же отводят отдельный деревянный домик (об оплате молчат!), классический, советский, об одной комнате с пятью кроватями, холодильником там же, а удобствами за 200 метров. Но все это кажется нам полной чепухой по сравнению с тем, что мы наконец-то на настоящем море, можно бросить тяжеленные упаковки, выйти на обрыв и подставить лицо становящемуся прохладнее к вечеру ветру, дующему прямо из дыры за горизонтом, куда намеревается погрузиться Солнце.
Однако залежаться нам не удается, поскольку процесс похолодания воздуха по мере снижения Светила идет слишком быстро, да и в гости к Репке на день рождения пора.
Застава расположена вплотную к Базе. Он нас встречает у дверей, предупрежденный часовым с вышки. Застава аккуратненькая, но без армейского шика и излишеств. В кабинете – сохранившийся, наверное, с революционной поры, кожаный диван, на котором уместилась вся наша команда из четырех с половиной (это мальчик Миша 7-и лет от роду) человек. Знакомимся, пристально проверяем документы (у нас), нам объясняют наши права и обязанности. Двигаться строго от заставы к заставе, брать разрешение в день выхода, докладывать о прибытии, от берега удаляться не более чем на 3 км.
Вручаем подарок к дню рождения – бутылку сухого вина из Москвы, который с благодарностью принимается. Перед выходом интересуемся, нельзя ли доложить лично капитану о выходе по рации. Он смущается и говорит, что она только что… слегка забарахлила. (Наша старенькая “Волна” в тот момент еще работала. Шум, во всяком случае, из динамика слышался.) Выходя из кабинета, действительно, замечаем груду металла, которая когда-то была радиостанцией, но мой наметанный взгляд связиста (по военной специальности) говорит мне, что последний раз ей пользовались во время осады Севастополя турками. Возможно, в те времена залив имел среднюю глубину более одного метра (как указано на современной штабной карте) и с кем-нибудь через эту “железку” поговорить и можно было.
Катамаран собираем очень медленно — акклиматизация после прохладной Москвы, жара не дает работать в полную силу. Питаемся в базовской столовой, слегка попиваем дешевое сухое вино, которое в трехлитровых банках продают прямо в буфете.
Хотя мы собираем прямо на берегу, под 15-метровым обрывом, где установили одну палатку, почти не купаемся, поскольку вода у берега покрыта 20-30 метровым слоем растений, смытых водой с рисовых чеков да и температура ее несмотря на июль, 15 градусов. Добираться до чистого моря крайне трудно и противно, это напоминает хождение по хорошему болоту.
Таких же растений много и под Геническом на Азовском море (это как раз напротив, на другой стороне Крымского перешейка), но тамошнее “много” в сотни раз меньше того, что мы увидели у первой заставы. Все это потихоньку гниет, но как ни странно, сильного запаха нет. Соленые консервы.
Нет, заступили-то мы раньше, когда за три часа до прихода поезда все же приняли решение ехать на Черное море, хотя могли бы спокойно поехать на Азовское, билеты были до Керчи. На Черном же все было непонятно, ответа от пограничников так и не пришло, куда добираться тоже было неизвестно. Но дух искателей приключений победил и мы на рассвете, после двух часов сна вылезли в Джанкое. Заступление на службу произошло.
Заканчиваем сборку под вечер следующего дня, идем доложиться на заставу, получаем разрешение дальше косы не ходить. На трехбальном западном ветре пустой катамаран с тремя пассажирами летает как птичка. На ходу пытаюсь завести новенький мотор “Салют”. Он сразу “схватывет”, ревет на полных оборотах винтом по поверхности воды, несмотря на мои усилия не желая погружаться. Набегающим потоком дейдвуд мотора все время выбрасывает на поверхность.
На следующий день ветер крепчает и заходит к югу, а до заставы №2 40 км сплошной скально-глинистой стенки берега, который надо обязательно пройти. Сидим. Лишь под вечер, опять взяв разрешение и распрощавшись с Базой (денег за жилье с нас так и не взяли!), на подстихшем до 3 баллов ветре в лавировку доходим до рыбацкого становища на косе. (Ориентир – туалет на берегу – на прощание наставляет нас лейтенант.) И, как выяснилось назавтра, очень правильно делаем.
Рыбацкое становище мало отличалось от тех, что разбросаны по всему Азову. Пара вагончиков, да сарайчик-кухня. Между ними по просторному двору носится вдоль проволоки огромный пес. Никакой растительности.
Хозяева, два дежурных по базе (остальная бригада, по причине запрета на лов рыбы распущена по домам), уже предупреждены о нас по телефону. Быстро темнеет, мы ужинаем у них, приготовив еду на их газовой плите, поднимая стаканы с обветренными “тружениками моря”.
Узнали, что пограничники – “первые друзья рыбаков”, поскольку вольны определять, когда им выходить в море, а когда нет. Т.е. от этих "сухопутных крыс" (на заставе не было и намека на какое-нибудь плавсредство) зависит вся их жизнь. И на праздники начальник заставы всегда открывает череду гостей, никогда не уезжающих от рыбаков с пустыми руками.
Узнали, что в этом мелководном и относительно пресном “углу” Черного моря много рыбы, в том числе пресноводной, состав ее в основном тот же, что и в Азове.
Поднялись рано, в 7 утра, сготовили завтрак и уже садились есть, как от рыбаков появился человек. Когда он приблизился, мы увидели в его руках большую кастрюлю. В ней оказалась осетровая уха с огромными желтыми кусками рыбы. Мы были потрясены. Оказалось, что несмотря на запрет и непогоду рыбаки все же проверили сети, являясь в этот момент, по сути браконьерами.
Вопрос о выходе в этот день отпал сам собой, да и быстро разгулявшийся и повернувший на юго-запад ветер (для нас — острый бейдевинд) опять же не добавил желания выходить.
Днем на косу на автобусах и личных машинах понаехало много отдыхающих, это единственной место с приличными пляжами на многие десятки километров от Красноперекопска. Прибыла и пляжная торговля, шашлыки и прочие принадлежности цивилизованного отдыха. Гульбарий!
Под вечер решаем все же хоть на триста метров (ширина косы) приблизиться к цели и обходим косу вокруг. При огибании ее оконечности жутко болтает, видимо сталкиваются течение и волны.
Решение о раннем подъеме выполняем неукоснительно. Вылезаю из палатки еще в рассветных сумерках. Вдруг вижу, что из второй нашей палатки появляется незнакомая гражданка в мужской рубашке и симпатичных кружевных трусиках. За ней появляется кто-то из нашей команды и машет в сторону уже чуть развидневшегося вдалеке основного Крымского берега. Девушка машет ручкой и в чем была отбывает в указанном направлении. “Заблудилась ночью, попросилась переждать до рассвета”, — объясняет команда.
Ночью ветер завернул почти на север и потихоньку начал стихать. Отходим на зарифленном гроте. Бакштаг. На прощание по рыбацкому телефону Репка желает нам сегодня дойти до пос. Черноморское (70 км). О промежуточной, второй заставе почему-то молчит.
Идем вдоль однообразной сначала глинистой, затем скальной стенки, довольно ровной, почти без ложбин, по которым можно было бы подняться наверх. Небо постепенно заволакивает, ветер слабеет, распускаем парус. В середине дня перед нами открывается бухта (скорее некоторое углубление в береге) уходящая в полуостров на глубину до километра с отлогими скальными берегами. То там, то здесь в ней в беспорядке раскиданы следы человеческой деятельности. При разглядывании в подзорную трубу, все производит впечатление полной заброшенности. Ни людей, ни целых строений. Никакой пограничной вышки нет и в помине. Куда идти ко второй заставе – совершенно непонятно. На вызовы по рации она также не отвечает. В раздумьях дефилируем вдоль бухты и решаем идти до следующей заставы в Черноморском.
Чем ближе к нему, тем свежее ветер, по небу гуляют тучи. Начинается боковая волна, одним из ударов отрывает привязанную за недостатком места снизу рамы канистру с водой. Ход настолько хорош, а канистр – еще много, что реагируем на это не сразу, и она скрывается за волнами.
Под вечер входим в довольно узкое горло бухты Черноморска. Справа, на высокой скале небольшое, застекленное здание, напоминающее пункт управления полетами аэродрома. Слева вдали – “рощица” антенн. Далее по правому борту – давно не виденная полоска зелени. Туда!
Все знают, что запад Крыма – это степи. Огромные, желтые в июле, поля пшеницы, разделенные лесополосами в которых много фисташковых орехов, еще не вполне зрелых в это время. Или рисовые чеки, каналы их связывающие, вода в которых порой несется не хуже чем в горной реке.
Но самое запоминающееся и широко распространенное растение этой части полуострова – это локатор. Там он встречается в основном двух видов: приземистый, с большого расстояния похожий на круглый куст и высокий, пальмообразный на тонкой высокой ножке. Последние часто образуют небольшие рощицы. Однажды мы шли пешком мимо одного такого “оазиса”. Проржавевшие, давно не крашенные и ничем не огороженные “деревья” безжизненно возвышались посреди огромного поля, ближайшие строения (надземные) находились где-то на горизонте. И вдруг в тот самый момент, когда мы были совсем недалеко, раздался жуткий скрип, верхушка одного локатора медленно тронулась и начала вращаться. Сразу вспомнился фильм “Кин-дза-дза”, проржавевший, но все же неизвестно как летающий “пепелац”. За первым локатором последовал второй, они немного повращались и затихли. Казалось, что кто-то невидимый приветствует нас. Видимые так и не появились.
Зелень оказалась настоящей полоской кустов, перед которой была даже полоска песка. Чем ближе подходили мы к ней, тем яснее становилось, что идем мы прямо на пляж, его выдавали пара кабинок для переодевания, да пара скамеек рядом. Ни души вокруг.
Вместо души, не успели мы спрыгнуть на берег и достать консервы для подкрепления перед поиском заставы, прибежал молоденький мичман в российской морской форме. “Вы находитесь на территории российской воинской части!”, — без предисловий заявил он — “И должны покинуть ее в течении получаса!”
Но до утра нам все же разрешили остаться. Уважительно поглядев на висевший на нашей ванте российский флажок, мичман куда-то исчез. Мы все же быстренько подкрепились и отправились было на переговоры, но не успели немного отойти, как навстречу нам попался сам Хозяин. Плотного телосложения капитан первого ранга, шествовал нам навстречу в сопровождении того же мичмана и русской сторожевой, цвет желтоватой шерсти и вид морды которой удивительно гармонировали со светлой форменной рубашкой и лицом офицера. Это был настоящий царь Черноморска. Был.
“Мы разрешаем вам остаться здесь до утра”, — сказал он. “Вставайте вон там, у причала, между минным тральщиком и торпедным катером” И он указал на торчащие из-за пригорка верхушки мачт. “Да нам бы где песочек”, — робко сказали мы. Он с удивлением поглядел на людей, отказывающихся от такой чести, но разрешение милостиво дал.
Еще на подходе к бухте мы на служебном канале пытались вызвать третью заставу. В какой-то момент мне показалось, что ответ прозвучал, но затем в динамике все стихло, как выяснилось потом – это и было последним “вздохом” нашей радиостанции.
Нашли мы заставу только по наводке военных. Она тщательно маскировалась, увитая со всех сторон зеленью, под обычную городскую усадебку. По тому, как все во дворе до последнего кирпичика сияло чистотой и свежей краской, чувствовалось, что командир уже познал премудрости службы. Не даром – капитан!
После вечерней пробежки на заставу следует утренняя. Получаем разрешение. Узнаем в штабе части прогноз погоды у мыса Тарханкут и выходим. Пока мы свертываем палатки и грузим катамаран, на пляже появляются два дежурных матроса, они раздеваются до форменных черных сатиновых трусов, не спеша сгребают водоросли, принесенные волной за ночь, и садятся на скамейку. Делать больше решительно нечего. Купающихся нет, а традиция осталась.
Чуть мы минуем горло бухты, как ветер стихает, остается лишь зыбь. Заводим мотор, набегающая волна то почти заливает его , то чуть не обнажает винт. Но мы все же идем и довольно бодро. Вдруг мотор стихает, как потом выясняется, сгорел блок электронного зажигания. Интересно, что и рация, и электронное зажигание приказали долго жить примерно в одном месте. Впрочем, впереди нас ждало еще немало интересного.
Пока я разбираю крышку мотора, ветер постепенно поддаёт и механический мини-монстр становится вроде и не нужен. Но все равно обидно. До мыса Тарханкут еще почти 30 км и мы должны туда дойти. На крайний случай там, в бухте Золотой, на самом мысу нам определена пограничниками аварийная стоянка. Поскольку ветер за мысом должен стать для нас встречным, то заранее ощущаем, что «аварии» не миновать.
У таких берегов водятся «стальные птицы».
В предвкушении мы движемся вдоль совершенно безлюдного скалистого однообразного берега высотой метров 20 – 30, где даже в редко встречающихся распадках, которые пригодны для стоянок не было видно ни души. Лишь изредка покажется отдельно стоящий локатор, да гнездо из железных труб неведомых стальных птиц метров на десять возвышается из воды. (Несколько ржавых труб диаметром 100 – 200 мм под разными углами недалеко от берега выходят из воды, на высоте метров 10 над ней перекрещиваются, удерживая небольшую, грубо собранную, как будто это действительно делала птица, деревянную площадку.)
На подходе к Тарханкуту растут только башни.
На небе ни облачка, ветер не более 3 баллов, бакштаг. На берегу никаких признаков жизни. Вдруг раздается звук, напоминающий хлопок от летящего со сверхзвуковой скоростью самолета. Но в отличие от него он двойной с большой паузой и по тону значительно ниже. Мы крутим головами, пытаясь найти источник, но ничего не видно. Через некоторое время все повторяется.
Ветер свежеет, становится для нас отжимным, берег постепенно поворачивает на юг и перед нами открывается мыс Прибойный – темный совершенно вертикально уходящий прямо в воду скальный обрыв, зуб высотой метров 30. Это как бы северная часть Тарханкута, отделенная от собственно мыса с таким названием Караджинской бухтой, которыую местные называют "Золотая". (Позднее мы узнали что по татарски "Тарханкут" означает что-то вроде "Чертов угол".)
Кроме темной окраски утеса ничто не напоминало о дьявольском характере этого места. Однако позднее мы стали понимать, что нам просто очень повезло с погодой (впрочем, по словам местных рыбаков, северные и северо-восточные ветра преобладают в это время). В Севастополе, когда мы разбирали катамаран к нам подошел пожилой моряк, отставной капитан и, узнав, что мы прошли Тарханкут "на этом…!" натурально хотел встать на колени и рассказал, что однажды, проходя мимо мыса в довольно хорошую погоду, он вышел на мостик (высотой метров 10 от воды) полюбоваться открывающимся видом и был облит с ног до головы неизвестно откуда взявшейся волной.
Не доходя до мыса Прибойный — неглубокая скалистая бухта, где стоял на якоре небольшой надувной понтон для ныряльщиков. Чуть поодаль — еще лодка с аквалангистами. Довольно резво в галфвинд проходим мимо них, минуем мыс и перед нами распахивается вход в Золотую бухту. Берега расступаются, становятся пологими и по мере углубления в тело полуострова из отлогих каменистых превращаются в песчаные.
В острый бейдевинд (ветер С-В, 4-5 баллов) тянем на здания пансионата, расположенные в северной (левой от нас) стороне бухты над сияющим в лучах солнца песчаном пляже. Справа — деревня Оленевка на фоне бескрайнего степного пейзажа. Между ними пустой низкий пляж длиной около километра, отделяющий бухту от внутреннего озера.
Вытягиваем на край заброшенного парка, где в тени редких видов растений (впрочем в этой части Крыма любые деревья редки) и ставим лагерь.
От ворот пансионата нам удается по телефону известить пограничников об аварийной остановке, что, впрочем, их не удивляет — время около 16 час., до следующей заставы еще 40 км, а бухта просто великолепна. За небольшие деньги моемся в теплом душе пансионата(пресная вода!), вечером наблюдаем многочисленные стайки мелких песчаных крабов у берега.
На следующее утро не слишком многочисленные отдыхающие, числом совершенно не сравнимые с толпами на ЮБК (южном берегу Крыма), не спеша заполняют пляж, мальчишка ловит этих самых крабов, девушка топлесс в самый момент отхода решает сфотографироваться на фоне нашего зарифленного паруса (ветер в порывах до 5 баллов), чем вызывает вопли команды (Куда, зачем?!), но попутный ветер уже уносит нас от берега и 3 км до маяка мы «просвистываем» за несколько минут. Действительно, зачем? Как оказалось потом — это лучшее место на всем западном побережье Крыма.
Бухта «Золотая». Перед отходом.
Поворачиваем на юг, проходим в ветровой тени берега, любуясь маяком. Низкий в месте его расположения скальный берег постепенно повышается. Ветер порывами до 5 баллов слетает через расщелины. Даже на зарифленном парусе в такие моменты приходится приводиться. По берегам встречаются люди, по камням спускающиеся к воде для ныряния. Ни одного хорошего подхода к воде. Повсюду видны следы деятельности человека. В огромных гротах в скалах виднеются многочисленные ржавые железки, бывшие когда-то лестницами, ведущими на самый верх. Воображение рисует секретные базы подводных лодок, которые могли располагаться там. Кто-то рассказывает, что подводные съемки фильма "Человек амфибия" проходили именно в этих местах. Узнать, конечно, ничего невозможно, но хочется верить.
Тарханкутский маяк.
На мысу Урет проходим пограничную вышку — форпост заставы в Окуневке. В бинокль видим пограничника, стоящего на обрыве, пытаемся связаться с заставой по рации, но она молчит. Пограничник хмуро смотрит на нас. За мысом начинается. Направление ветра — ровно встречное, все море в барашках. За 10 км. от берега волна успевает разгуляться до метра - полутора высоты. Можно идти левым галсом, но тогда мы катастрофически быстро удаляемся от полуострова, грозя нарушить табу — 3 км.
В прямой видимости радаров Поповки нам это кажется неосмотрительным. При попытках идти более остро верхнюю часть паруса со страшным треском треплет так, что из кармана вылетает верхняя лата. Ход становится еще хуже. Обратный галс приносит свидетельство того, что проболтавшись битый час, мы продвинулись по курсу метров на 300.
Делаем попытки еще и еще — результат тот же. В последней попытке я начинаю ощущать себя как-то совсем не так, и по мере приближения берега ощущение усиливается. Находим небольшую пологую расщелину в невысокой (около 5 метров) скальной стенке, лишенную всякой растительности, и решаем прекратить мучения, тем более что время идет уже к вечеру. В бреду спускаюсь на берег, машинально участвую в выгрузке вещей, затем ложусь на иссохшую твердую землю и забываюсь. Видимо, температура. Заботливые руки врача команды кормят меня убойной дозой таблеток и к утру я почти в порядке.
Перед мысом Урет.
Следующий день начинается с попытки от местной рыбоартели дозвониться до заставы. В это время полностью штилеет. В нашей вытоптанной грязной низинке начинается дикая жара. Решаем просить рыбаков буксировать нас до пограничников или, на худой конец, перевезти дальше по берегу за деревню Марьино, где в трубу виден сносный глино-песчаный берег.
Догребаем до рыбацкой пристани. Рыбаки выходят навстречу на шлюпке с древним подвесным мотором "Стрела". (Замечателен он тем, что у него длиннющая "нога" и для реверса он может поворачиваться вокруг нее на 180 градусов.) Пока мы пытаемся привязаться к ним "Стрела" глохнет, и больше никакие попытки ее завести не удаются. Возвращаемся к пристани. Пока мы болтались недалеко от берега, зыбь становится все крупнее.
Кто-то из рыбаков кричит: "Южак заходит", давайте скорей!» (Хотя ветра пока нет и в помине). Начинается общее волнение (среди местных). Один из рыбаков откуда-то вытаскивает мотор "Вихрь" и предлагает приладить его к катамарану. Но у нас нет транца, а крепление для нашего почившего "Салюта" к нему не подходит. Тем не менее, как-то за заднюю балку катамарана цепляем "Вихрь", снизу упираем ногу в весла, привязываем покрепче, чтобы не утонул, и заводим.
Резвый бег продолжился недолго. Набежавшая с Юга волна заливает мотор и он глохнет. После нескольких попыток и снятия крышки он вновь стартует, но работает только один цилиндр. Дотягиваем до берега. В море ни в коем случае не выходите! — напутствует нас на прощание рыбак и легко уносит на спине мотор. Ничего за помощь не берет.
Следующий день мы сидим с другой (северной) стороны деревни, пережидая южный ветер. Берег вполне приличный, глино-песчаный, высотой около 20 метров. Перед ним относительно широкий (20-30 м)песчаный пляж. Появляются пограничники (не иначе как кто-то из деревни "настучал", поскольку заехали персонально к нам), проверяют документы. Под вечер налетает сильнейший ливень и превращает почву на склоне в натуральный кисель. Вечером — сыро и противно.
На следующее утро — полный штиль. Жара. Вышедшая наконец-то в море рыбацкая артель по предварительной договоренности цепляет нас за большой шаландой и тащит до Окуневки.
Берег около деревни все тот-же глино-песчаный, с той разницей, что перед ним в море масса небольших валунов, пляжа практически нет. Пока мы с Надеждой ходим на заставу и прочесываем поселок в поисках помидор и творога, оставшиеся на нашем плавсредстве чуть не сходят с ума от внезапно навалившейся дикой жары и встречают нас не воплями радости, а проклятиями. Срочно отчаливаем к определенной нам пограничниками стоянке в 3 км от деревни.
В это время начинается небольшой северный ветер, и мы в галфвинд бодро идем вдоль берега, намереваясь найти узкую бухту с рыбацкими вагончиками. Но несмотря на то, что мы не отходим далее 500 метров от обрыва и через 5 км ничего не видно, а принятая нами за вагончик белая точка на горизонте оказывается всего лишь светлой палаткой туристов, стоящей на обрыве. (Пейзаж своим однообразием очень напоминает Арабатскую стрелку с той разницей, что здесь — равномерный и прямолинейный обрыв высотой около 5 метров, а не плоский пляж.)
Вот майор Попсуйко вам покажет ...!
Эту фразу произнес капитан-пограничник, выпрыгнувший из УАЗика. В этот момент мы стояли на низкой травянистой равнине, насколько хватало глаз простиравшейся вдаль от моря. Обычно такие бережки бывают у какого-нибудь среднерусского пруда, но никак не у моря. На них обычно любят собираться алконавты, которым все равно где, лишь бы далеко не ходить. Да резвятся стайки сельских детей. Последние собирались уходить, первые видно не пришли, поскольку собиралась гроза, и страшная туча ползла, отдаляясь нас в сторону Евпатории.
До этого весь день дул прекрасный ветер, баллов около трех, стихая при приближении грозового фронта, постоянно “висевшего” над полуостровом, а затем вновь усиливаясь. Мы резво шли вдоль низкого в этих местах берега. Слава Богу, темные тучи проплывали где-то рядом, но все же не задевали нас. Когда мы проходили мимо заставы вновь выглянуло солнце, и, казалось, еще пара часов и мы подойдем к Евпатории. Но... ветер стих около 17 часов. Мы болтались в море. Мотор к этому моменту был сломан. Довольно быстро небо со всех сторон заволокло облаками. Где-то прямо по курсу из них буйно выливалась вода. Погромыхивало. Болтаться дальше не хотелось, и подналегши на весла, мы ткнулись в берег и только собрались подремать после принятой на борту и тяжело легшей на дно желудка гречневой каши, как показался тот самый УАЗик. В нем, кроме капитана, сидели два угрюмо-злых солдата с автоматами и водитель. Видно их оторвали от обеда и заставили преследовать нас. Кто-то шутливым тоном сказал: "Это за нами". Так и оказалось.
“Вы нарушили правила плавания, не отметившись на заставе и остановились в неположенном месте”, — отчеканил офицер. (Потом он представился: «Капитан Андрей».) Выслушав наши мямления о том, что мы уже проходили мимо одной заставы и ничего не произошло(прецедент, понимаешь), а причалили из-за угрозы ударения громом в условиях полного полома двигателя и рации. “А знаете ли вы, что все заставы из-за вас на головах стоят уже неделю?” – сконцентрировав в голосе гнев всех пограничников западного берега Крыма, вопрошал он, проверяя документы.
Мы изображали искреннее сочувствие тяготам службы, поддакивали, а Надя активно строила глазки симпатичному капитану. Вряд ли последнее было решающим, поскольку бездумно (на самом деле этому предшествовала оживленная дискуссия на борту) пройденная мимо застава находилась прямо на берегу, в центре оживленного пляжа, но доблестный офицер вдруг помягчел и сказал, что он не знает как, ползком, вплавь, но сегодня мы обязательно должны быть в Евпатории, а уж там майор Попсуйко нам покажет!
Вечерело, где-то рядом висела, поблескивая молниями, черная грозовая туча, по-прежнему был полный штиль, до указанного пункта по воде было еще километров 20, но мы радостно восприняли этот приказ и долго еще махали вслед удаляющемуся по берегу УАЗ-ику.
Нет слов, пограничная служба трудна вне зависимости от места расположения заставы. На севере или на юге, в пустыне или в горах. Но берусь утверждать, что в Крыму она всегда была трудной, а сейчас стала еще труднее. Причины станут понятны ниже.
Мы побывали на 5 пограничных заставах западной части Крыма. Идя вдоль побережья, нужно было заходить на каждую заставу, встреченную на пути (правда, две мы по неведению проскочили), докладывать о своем прибытии и получать разрешение на дальнейшее передвижение. Таков порядок. И при каждом нашем заходе на заставы о нашем приближении докладывал часовой, у входа в здание встречал офицер.
Все заставы были разные, синхронно с количеством звездочек на погонах командира меняясь по мере приближения к Севастополю. Если в первой заставе чувствовалась душевная и бытовая неустроенность лейтенанта, только что прибывшего на службу, то на последней все от бетонного здания, до пуговиц кителя говорило о мудрой основательности майора, уже обдумывающего свое житье в городе-герое.
Обычно эти оплоты украинской границы располагались довольно далеко от берега, но иногда у самой воды был филиал, форпост, вооруженный локатором.
Такой был и в Феодосии, примерно в километре от маяка. Это была основательная бетонная башня за бетонным же забором. На его застекленной смотровой площадке за экранами радаров несли неусыпную, трудную службу три низших чина, а командовал ими молодой лейтенант, бывший, правда, в момент нашего прибытия, во временной отлучке по делам, важность которых мы оценили позднее.
Недавно с помощью телевидения выяснилось, что подглядывать любят все, только некоторые чуть больше. Представьте, вы находитесь в центре пляжа, куда с наступлением сумерек начинают подъезжать большие, большей частью черные легковые машины. Из них выпархивают дамочки, парочки и группочки. Водители, же паркуют эти «антилопы гну» и остаются, раскрыв все окна и двери, молча и нервно курить в темноте. Перечисленные же выше граждане ничтоже сумняшеся раздеваются догола и начинают веселое ночное купание.
А вы стоите в каких-то тридцати метрах за бетонным забором на боевом посту, рядом с современными приборами ночного видения и должны пресекать попытки вражеских разведчиков проникнуть на территорию незалежной Украины. Но для этого их надо же как следует рассмотреть! Это вам не на берегу Берингова пролива служить!
Но на этом тяготы не кончаются. Как выяснилось, в тот вечер вскоре должен был подъехать командир форпоста в сопровождении веселой и многочисленной женской группы поддержки для того, чтобы напряженно кутя в маленьком дворике меду башней и забором, повысить бдительность и не дать личному составу заснуть на посту. Именно поэтому нас никак не хотели пускать на территорию этого объекта, куда мы вынуждены были проситься переночевать с ребенком, поскольку, напуганные отеческим напутствием капитана Андрея, в темноте пошли пешком искать пограничников и растерялись с остальным экипажем и катамараном с вещами. Мы встретились с ними лишь утром следующего дня.
Утро в этой части Евпаторийского курорта начиналось с ритуала выкатывания спасательного катера. (Там располагалась спасательная станция и небольшой домик серфингклуба.) По рельсам катер подвозили к кромке воды, но не спускали, поскольку вечером опять пришлось бы поднимать, а все знали, что бензина отпущено на весь сезон 10 литров и заводить все равно никто, ни при каких обстоятельствах, не станет. Вечером проводилось торжественное закатывание этого плавсредства. Работа спасателей шла своим чередом.
К одной палатке, которую ночью поставили наши мужики, протащив катамаран последние 5 км. волоком вдоль пляжа (полный штиль), лавируя в темноте между буйками, заграждениями и норовящими утащить с собой купальшицами-русалками, мы добавили еще одну, и отправились к грозному майору Попсуйко. (Ехать до него пришлось в переполненном не хуже чем в Москве автобусе, не любят местные жители ходить пешком.)
Он оказался милейшим человеком, принявшим нас в просторном дворе, под деревьями. Ни слова упрека за трудное положение, в которое мы поставили всю пограничную службу западного берега Крыма, не прозвучало в его словах. Рассказав о самых лучших местах, где стоило бы устроить «аварийные» стоянки, он, отечески напутствовал нас обещанием выдать разрешение на выход.
Но выйти нам удалось лишь через день, поскольку весь следующий, дуло до 5-6 баллов встречного ветра, что дало нам возможность до полного «опупения» насладиться прелестями курортной жизни, и наблюдать упомянутого выше лейтенанта, приехавшего инспектировать нас в облике короля-плейбоя в шикарных длинных трусах с группой ярких девиц по обе руки. На следующее утро, хотя в порывах по-прежнему свистело в вантах, при совершенно ясном небе мы в лавировку, при волне до 1,5 метров все же отчалили.
Давно ли в театральном буфете вы видели чистые белые скатерти и цветы на столах? А два таких буфета в одном театре?... Можете не отвечать. В Севастополе такой театр есть! И играют там совсем неплохо. Это культурная традиция. Она жива, несмотря на экономический кризис, вопреки почти блокадному состоянию этого города. А может быть, благодаря ему. Не продать белые скатерти для увеличения нищенской зарплаты актера могут только люди знающие для чего им театр.
Вспомните песню "Севастопольский вальс" — это не просто музыка, это город, запечатленный в музыке. Как фотография. Как слепок всего лучшего, что было в духе того времени. Как его посмертная маска. Но, как нигде, в Севастополе осталось то время. Его уже почти нет в Москве. А там есть. Оно живо в людях. Во многих поколениях моряков, живущих там. В их женах и вдовах.
Часто ли вас с неподъемным грузом бесплатно подвозили около 20 километров? С грудой вещей, которую мы с огромным трудом загрузили в машину, нас отвезли на вокзал. От чистого сердца, не понимая что происходит, мы пытались всучить полковнику, фамилию которого, к сожалению, не запомнили, бутылку водки, предлагали деньги и что-то еще. "Россиянам надо помогать", — грустно и безо всякой патетики сказал он. И решительно от всего отказался. А кто поможет тамошним россиянам? Флот-то готовится уйти в Новороссийск... (1995 г.!)
На спасательной станции "Песочное" нам пришлось прожить три дня. "Прижала" погода.
Белая стена спасательной станции, по архитектуре напоминающей дом Верещагина из "Белого солнца пустыни", являлась и стеной маленького городского пляжа. "Пляж платный или ведомственный", — решили мы для себя, едва причалив. Женщина в белом медицинском халате убирала зеленые водоросли, которые постоянно приносила волна. Аккуратно покрашенные топчаны стояли стройными рядами. Продавалось мороженное. Пляж, с трех сторон окруженный стенами, за которыми вплотную стояли дома, был непривычно чист.
Он оказался обычным, городским, бесплатным. Новые украинцы заметны на улицах Севастополя, как негры в Москве. Они чужие на территории, формально принадлежащей Украине. Это русский город. Чистый московский выговор. Московские лица. Красивые девушки, украшенные отличным загаром.
Но это украинский город. Об этом нам сказала врач в больнице, куда мы вынуждены были обратиться по поводу неожиданно и резко ухудшегося самочувствия Надежды. Срочную операцию она пообещала сделать бесплатно, а за все остальное надо платить. Нечего и говорить, что к такому «маршруту» мы не готовились. Денег было в обрез. Обратные билеты на поезд из Симферополя уже были куплены. До даты отправления оставалась почти неделя. В любой момент, по мнению врача, могло произойти самое худшее.
Мы стояли рядом с двухэтажным, красного кирпича корпусом больницы, построенным, наверное, еще в 19 веке. Его двери были распахнуты, почти сразу за ними, в просматривающемся коридоре начинались палаты. Вокруг гуляли больные. Чтобы представить обстановку, вспомните нищету обычных, не ЦКБ, московских клиник и разделите на число Пи.
Решение нужно было принимать мгновенно. И тут я вспомнил, как, собирая рюкзак в Москве, взял в руки и долго вертел в руках стодолларовую бумажку. Я никогда ранее не брал с собой лишние деньги, да еще такие. Необходимое денежное НЗ уже было упаковано, продукты на весь срок закуплены. Зачем еще доллары? Я не знал, но что-то заставило их положить. Судьба, наверное.
По телефону узнали расписание электричек из Севастополя и самолетов до Москвы, и все завертелось. Такси за доллар до Песчаной бухты, 10 минут на сборы, на нем же за доллар до вокзала. Далее Надежде пришлось ехать одной, если бы я выехал из города, то обратно меня бы не пустили. За такси от Симферополя до аэродрома она расплатилась калькулятором, так как денег было в обрез, купила билет, на сдачу – крымского портвейна и вечером уже была в Москве.
Деморализованные остатки команды на общем собрании решили, что дойти до Керчи за оставшиеся дни проблематично, а транспортировка катамарана с южного берега Крыма может не вписаться в наш потрепанный бюджет и сочли за благо, под звуки гимна СССР, сердечно распрощавшись с отставными офицерами, служившими на спасательной станции «Песочное», перейти в пригород Севастополя и совершенно случайно, второй раз за путешествие, нагло впереться на территорию российской военной части. Откуда и доложить в пограничный отряд о прекращении плавания из-за болезни экипажа.
После окончания моего подробного рапорта, вопреки моим ожиданиям, дежурный по части не завопил «Ура!». В трубке полевого телефона повисла томительная пауза. Тогда я сказал «Спасибо» и повесил ее на рычаг.
Московские врачи диагноз не подтвердили, и после трудного лечения в марте на свет появилась Машенька. Ей скоро исполнится семь. Я не уверен, что нам когда-нибудь еще захочется совершить подобную этнографическую Экспедицию вокруг Крыма, но куда-нибудь мы с ней обязательно пойдем.
1995 – 2003 г.г.