ОТЧЕТ
о парусном спортивном туристском походе
третьей категории сложности
по Белому морю
с 13 по 30 августа 2001 года.

Руководитель: Киселев Александр Владимирович

1. Содержание:

1. Справочные данные о походе;
2. График прохождения маршрута;
3. Перечень группового снаряжения;
4. Описание маршрута. Дневник похода;

2. Справочные данные о походе

Вид туризма - парусный

Категория сложности - третья

Протяженность маршрута, км общая - 214, под парусом - 208

Продолжительность, дней общая - 18, ходовых дней - 10

Сроки 13-30.08 2001 г.

Район проведения: Северо-западный, Белое море.

Нитка маршрута:  г. Беломорск – м. Выгнаволок – о. Б.Нохкалуда – о. Немецкий Кузов – о. Б.Топ – о. Соловецкий (Филипповские садки) – о. Б.Муксалма – о. Анзерский – о. Соловецкий (губа Белужья) – о. Сатам – о. Попов (Октябрьской революции) – г. Рабочеостровск.

Состав группы:

Экипаж №1:

• Гришко Яков Петрович, 1958 г.р. – г.Юбилейный М.О., капитан судна;
• Зацерковный Сергей Петрович,  1961 г.р., - г.Юбилейный М.О., матрос;
• Акулинчев Андрей Борисович,  1968 г.р., - г.Юбилейный М.О., матрос;

Экипаж №2:

• Киселев Александр Владимирович, 1959 г.р. – г.Юбилейный М.О.,  капитан судна;
• Зацерковная Наталья Петровна, 1966 г.р. – г.Юбилейный М.О., матрос;
• Зацерковный Дмитрий Сергеевич, 1986 г.р. – г.Юбилейный М.О., юнга.

Экипаж №3:

• Дойников Александр Алексеевич, 1961 г.р., г.Юбилейный М.О., капитан судна;
• Дойников Алексей Александрович, 1984 г.р., г.Москва, юнга.

3. График прохождения маршрута.

Дата	Ходовой день	Участок маршрута	Пройдено по ген.курсам, км			Время в пути, час. мин.	Примечание
			Всего	Под парусом	На буксире
13.08	-	Москва – Беломорск					ж/д
14.08	1	г. Беломорск- м. Выгнаволок	15	15	-	3.0
15.08	2	м.Выгнаволок – о.Б.Нохкалуда	28	28	-	7.0
16.08	3	о.Б.Нохкалуда – о.Нем.Кузов	15	15	-	2.5
17.08	-	Дневка	Поход в горы. Рыбалка
18.08	-	Дневка	Туристская баня.
19.08	4	о.Нем.Кузов – о.Соловецкий	27	25	2	5.0
20.08	-	Дневка	Осмотр достопримечательностей
21.08	-	Дневка	Встреча с Алексием II. Музей.
22.08	5	о.Соловецкий – Дамба	31	31	-	4.0
23.08	6	Дамба – о.Анзерский	17	17	-	3.0
24.08	-	Дневка	Радиальный выход к скитам.
25.08	7	о.Анзерский – губа Белужья	40	40	-	5.0
26.08	-	Дневка	Радиальный выход на г. Секирная.
27.08	8	губа Белужья – о.Сатам	28	24	4	7.0
28.08	9	о.Сатам – о.Попов	8	8	-	1.0
29.08	10	о.Попов – г. Рабочеостровск	5	5	-	1.5
30.08	-	Кемь – Москва					ж/д

4. Перечень основного группового снаряжения (на экипаж)

№  п/п	Наименование снаряжения	Кол-во на 3 чел
1	Катамаран туристский типа “Простор” (доработанный)	1
2	Палатка двухместная	1
3	Рюкзак	3
4	Коврик спальный полиуретановый	3
5	Мешок спальный	3
6	Комплект теплых вещей	3
7	Штормовой гидрокостюм (либо костюм “Л-1”)	3
8	Спасжилет	3
9	Нож-стропорез	3
10	Компас	2
11	Бинокль	1
12	Комплект гермоупаковок	3
13	Ремнабор	1
14	Аптечка	1
15	Фонарь электрический	2
16	Комплект топографических карт Онежского залива	1
17	Костровой набор	1

ТТХ разборного туристского катамарана «Простор» (доработанного):

• вес пустого катамарана – 100 кг
• максимальная грузоподъемность - 900 кг
• рабочая грузоподъемность – 400 кг
• габаритная длина – 5,5 м
• габаритная ширина – 2,2 м
• высота мачты – 6,6 м
• парусное вооружение – “шлюп”:
• грот-8,5 кв.м
• стаксель-2,5м
• угол лавировки (полный бейдевинд с максимальной загрузкой судна)- 120°
• крейсерская скорость - 4 узла
• максимальная скорость - 15 узлов

5.    Описание маршрута

Введение

В августе 2001 года команда парусной секции водного туризма спортивного общества «Чайка» совершила очередное спортивно-туристское путешествие. На этот раз маршрут пролегал через акваторию Белого моря с заходом на красивейшие острова Онежского залива. Целью путешествия являлось посещение Соловецкого архипелага с последующим возвращением в прибрежную зону материка.

6. Дневник похода

14 августа

Глубокой ночью поезд Москва-Мурманск остановился на маленькой карельской станции Беломорск. Когда-то на этом месте шумели девственные северные леса, текли порожистые карельские реки, в устье одной из которых приютилась крохотная поморская деревенька Сорока. Но в начале тридцатых годов уединенная идиллия этого края была нарушена взрывами динамита и перестуком ломов и кирок огромной армии заключенных. Вскоре около последнего, 19-го шлюза нового водного пути выросли грузовой и рыбный порт, а затем и городок под названием Беломорск.

После короткой остановки вагоны тронулись дальше на север и, стремительно набирая ход, пропали в ночи. На слабо освещенной платформе осталось несколько человек с рюкзаками. Это была команда парусных туристов спортивного клуба «Чайка».

Группа скоротала ночь на стареньком деревянном вокзале в маленьком дощатом зале ожидания, заполненном грибниками и ягодниками, дремавшими в обнимку с большими полукруглыми карельскими коробами. Все ждали прибытия утреннего поезда местного сообщения. Иногда покой нарушался истошными криками: какие-то люди с наколками на руках и гадливой улыбочкой на бледных лицах, выходя из зала покурить, пытались нарушить покой спящих.

Когда взошло солнце и появились первые работники станции, мы поспешили к багажному отделению - бревенчатому срубу, за просмоленными воротами которого в компактных синих упаковках лежали наши парусники – три разборных катамарана «Простор».

С получением багажа началась активная фаза нашего путешествия. Вскоре попутный автобус доставил нас в так называемую «точку стапеля» - на берег акватории рыбного порта.

Как правило, сборка туристских судов проводится на природе подальше от населенных пунктов. Это снимает проблемы, которые обычно влечет навязчивое внимание местного населения к тургруппе. Но на этот раз стапель происходил в черте города, поэтому избежать вышеупомянутого внимания не удалось. Как только на собранных катамаранах был установлен рангоут и подняты паруса, на пятачок, до этого надежно скрытый со всех сторон густым кустарником, стали сбегаться окрестные мальчишки. Наши разбросанные вещи еще не были собраны и упакованы для морского путешествия, и поэтому являлись легкой добычей для любителей поживиться за чужой счет. Тем временем таковые уже нашлись: у кустов кучка подростков во весь голос обсуждала, что бы у нас украсть. Избежать потерь удалось лишь благодаря повышенной бдительности и решимости команды защитить судовое и личное имущество от внешних посягательств. Кстати, в один из прошлых летних сезонов команда Саши Беликова здесь же в Беломорске во время стапеля лишилась двух рюкзаков со снаряжением, продуктами, деньгами и документами.

Вторая проблема, пока еще общая для всего беломорского региона – топливо для подвесного мотора. Здесь бывает бензин двух марок: «бензин есть» и «бензина нет». Вторая встречается чаще. Но даже, если в продаже оказалась первая «марка», она с высокой вероятностью окажется негодной для современных импортных подвесников, подавляющее большинство которых работает на 92-м и 95-м бензине. Исключение могут составить лишь «счастливые обладатели» отечественных «Салютов» и китайских «Джонсонов», работающих на низкооктановых марках бензина. Дело в том, что 92-го, а тем более 95-го бензина в прибрежных городах и весях Бела моря не бывало со времен Преподобного Зосимы.

К навигации 2001 г. капитан одного из катамаранов Яков разорился на компактный и легкий (12 кг) вспомогательный «Suzuki-2.2», вместе с которым из Москвы требовалось везти и бензин. Его об этом предупреждали, но Яков бензин брать не стал, будучи уверен, что все АЗС нашей Родины похожи на столичные. В результате, полдня было потрачено на поиски горючего. Обшарили немногочисленные беломорские автозаправки и близлежащий частный сектор. Безрезультатно. Отчаявшись, готовы были ехать за полсотни километров на мурманскую трассу, где, возможно, такой бензин есть. В конце концов, когда все надежды были уже почти утрачены, какой-то водила согласился за многократную цену отлить нам 5 литров из своего НЗ, припасенного им для бензопилы шведского производства.

Когда солнце уже клонилось к закату, а отлив был в разгаре, наши катамараны, провожаемые разочарованными взглядами местных подростков, которым так и не удалось ничего украсть, наконец-то отчалили от каменистого берега беломорского рыбного порта, заваленного битым бутылочным стеклом. Попутный юго-западный ветерок надул паруса, и катамараны плавно друг за другом заскользили к выходу из пустынной акватории порта.

По мере удаления от берега, наступала долгожданная релаксация. После напряжения дороги и бессонной ночи мы наконец-то смогли расслабиться под убаюкивающие звуки движущегося парусника.

Забыв о предупреждении одного из местных жителей, пришедшего посмотреть на наше отплытие, о том, что в отлив акватория порта становится опасной из-за множества подводных рифов, мы наслаждались красивым закатом и долгожданным движением наших лодок. Внезапно со стороны Дойникова, шедшего по правому борту, раздался глухой звук удара. Его катамаран встал, как вкопанный, а в следующее мгновение словно на пружине отпрыгнул назад. Ребята поймали кинжальным швертом подводный риф. Не успел я прокричать Дойникову, что вообще-то «настоящие мўоряки» на попутных курсах поднимают шверты, как сзади послышался треск. Тяжелый катамаран Якова, словно танк, не останавливаясь, проехал швертом по подводному бульнику, вывернув правый швертовой колодец. Сережа еле успел поймать отвалившийся шверт. Да-а, не рассчитана конструкция «Простора» на чрезмерный вес! Этот изначально пляжно-прогулочный катамаран кроме экипажа со снаряжением может, конечно, возить на себе дополнительно пару мешков с картошкой и несколько ящиков пива. Но при столкновении с надводным или подводным объектом, а также при увеличении ветро-волновой нагрузки на конструкцию это чревато поломками самых разных узлов.

Наконец слева по борту проплыла бетонная стенка последнего пирса, покрытая бурыми пятнами ржавчины. Мы вышли на открытый морской простор.

Далеко справа серо-фиолетовое море, погружавшееся в вечерние сумерки, уже слилось с небом такого же необычного цвета. Линия горизонта, разделяющая эти две бескрайние стихии стерлась, и сверкающий яркими ходовыми огнями кораблик, шедший на расстоянии нескольких миль от берега, казалось, повис в бесконечном серо-фиолетовом космическом пространстве.

С северо-западной стороны горизонта, очерченной по контуру берега темной зубчатой полоской леса и подсвеченной яркой вечерней зарницей, по небу к нам протянулся нежно-розовый волнистый ковер облаков. Такие закаты можно увидеть только на Севере. Наталья, прислонившись спиной к правой ванте, не могла оторваться от чарующего зрелища: она впервые в жизни видела беломорский закат. Зашедший ветер принес пьянящий чистый запах моря, и я с наслаждением вдыхал его всей грудью. Далеко впереди острым уступом угадывался мыс Выгнаволок - точка назначения первого ходового дня.

Ветер еще больше зашел, усилился и стал порывистым. Мелкая попутная рябь на глазах превращалась во встречную волну. Сразу же стало мокро и холодно. Катамаран быстро шел левым галсом на северо-восток, постепенно прижимаясь к берегу. Легкий Дойников ушел на два километра вперед. Тяжелый Яков с трудом угадывался где-то сзади в сгустившихся фиолетовых сумерках моря. На часах было десять вечера. В запасе у нас оставалось минут 30-40, а затем наступит ночь. Ветер внезапно стих, и, чтобы не остаться в полной темноте посреди холодного моря, мы дружно взялись за весла.

Когда наш катамаран, раздвигая обтекателями густые прибрежные заросли морской капусты и лавируя в лабиринте валунов, высунувшихся на отливе со дна моря, уткнулся штевнями в крутой каменистый берег, было уже совсем темно. Почти на ощупь я взобрался по камням наверх. По берегу, словно привидения в спасжилетах, в поисках места для палатки бродили два Дойникова. Я пробежал по прибрежным скалам на пару сотен метров назад, туда, где берег плавно понижался к самой воде. Здесь можно было поднять лодки наверх. По рации я вышел на связь с Яковом, катамаран которого болтался еще где-то в темноте моря, и фонариком обозначил найденное место. Затем мы с Дойниковым перегнали наши лодки в новую точку, и через некоторое время вся группа снова была в сборе.

Яков вылез на берег расстроенным. Оказывается, чтобы догнать нас, он запустил новенький «Suzuki», но катамаран не получил никакой дополнительной скорости: только дым, треск и бурун за кормой. «Вот, блин, купил себе японскую цацку! - ругался Яков, - Если бы я прыгнул за борт и начал сучить ногами, эффект был бы значительно лучше! Теперь весь поход будем таскать с собой балласт!»

В полной темноте мы поставили палатки. Не разжигая костра наскоро поужинали рыбными консервами с хлебом и луком. Я сходил к катамаранам. Черная вода прилива уже покрыла прибрежные скалы. Я втащил наши корабли повыше на скалы и надежно их зашвартовал.

День был напряженным, все здорово устали, и вскоре вся команда крепко спала по палаткам в теплых спальных мешках.

15 августа

Я проснулся от яркого света. Голубой тент палатки фосфорицировал в лучах утреннего солнца. Где-то рядом щебетали птицы. Я расстегнул входную «молнию», и моему взору открылось безмятежное море, сверкающее в лучах взошедшего солнца. Палатка стояла на толстом мягком ковре густого мха. Перед входом словно рассыпанные бриллианты блестели капли утренней росы. Воздух был абсолютно прозрачен, и за блестящей гладью моря на горизонте отчетливым желтым контуром виднелся силуэт какой-то земли. Казалось, что до нее не более 5-8 километров. По опыту высокогорных походов я знал, что расстояние в такой чистой атмосфере весьма обманчиво. Кажется, что до соседней вершины рукой подать, только перейти через долину. А на деле оказывается, что до нее полтора-два дня пути.

Я вынул из планшета карту акватории Онежского залива и к востоку от мыса Выгнаволок обнаружил одну единственную сушу - острова Большой и Малый Жужмуи, до которых было 30 километров открытого моря. Глядя через водное пространство на этот хорошо видимый архипелаг, как-то не верилось, что на наших катамаранах до него целый ходовой день. А далеко за Жужмуями по небу с северо-запада на юго-восток протянулась длинная гряда белых кучевых облаков. Их четко выраженная дуга повторяла контур западного побережья Онежского полуострова, делая большую загогулину над тем районом Белого моря, где располагались Соловецкие острова. Картина была подтверждением слов одного старого опытного морского волка о том, что облака – это небесная карта прибрежных морских акваторий.

Когда я вылез из палатки, в небольшой впадине на скале уже потрескивал костер: еще окончательно не проснувшийся папаша-Дойников варил традиционную утреннюю молочную кашу. Поодаль на скалах над водой, свесив вниз перья рулей, рядком стояли три наших судна. Был полный отлив.

Я спустился к воде, чтобы умыться. Было тихо и тепло. На мелководье среди морской травы цвета хаки словно муравьи суетились рачки-бокоплавы. Шевеля щупальцами необычно шустро плавали между камнями маленькие фиолетовые медузы, застигнутые у берега отливом. Чуть поодаль, взметнув фонтанчик придонной мути, упал и зарылся в песок крохотный, похожий на монетку, малек камбалы. Холодная малосольная вода Белого моря была полна жизни.

Когда народ уселся на завтрак вокруг расстеленной на камнях клеенчатой скатерти, было принято решение не спешить с выходом в море, а дождаться полного прилива, чтобы пойти на север с попутным отливным течением. Белое море тем и удобно, что течения здесь работают строго по расписанию. Есть сведения, что в стародавние времена старушки-богомолки, умело используя приливо-отливные течения плавали из Кеми в Соловецкий монастырь и обратно на утлых деревянных лодочках, вооружившись  одним единственным веслом.

После завтрака приступили к осмотру флагмана. Поставив катамаран на бок и при помощи одного из швертов зафиксировав мачту в горизонтальном положении, осмотрели правый швертовой колодец. Дюралевые направляющие кронштейнов были вывернуты назад, а прочный толстый пластик рамы колодца оказался разорван. Мы сняли кронштейны, но все наши попытки придать металлу первоначальную форму окончились ничем: дюраль сильно повело, и вскоре стало очевидно, что в походных условиях швертовой колодец восстановлению не подлежит. Печально, но не безнадежно: с одним швертом «Простор» ходит вполне прилично. Главное не потерять оставшийся шверт, иначе катамаран превратится в нелавирующую галеру.

Еще одной надеждой оставался подвесной мотор, который вчера так расстроил адмирала. Мы внимательно осмотрели привод. Гребной винт легко проворачивался в обе стороны. Довольно быстро мы сообразили, что на моторе, не имеющем разобщительной муфты, винт так вести себя не должен. Значит, он просто болтается на гребном валу. Шпонка! Когда мы проводили в гараже проверку мотора в бочке с водой, мы снимали винт. При обратной установке мы просто нахлобучили винт на вал безо всяких дополнительных деталей. По неопытности мы просто забыли про шпонку. Так и есть! Внутри снятого винта шпонки не оказалось. Винт был связан с валом лишь условной силой трения, которой хватало только для создания за кормой буруна приличных размеров. Мы распотрошили бортовой ЗИП в надежде найти подходящий винт или гвоздь, из которого можно было бы изготовить шпонку. Тщетно. Нужного диаметра в ЗИПе не оказалось. Однако, на помощь нам пришло море. Рядом с катамаранами среди многочисленного плавника, выбрасываемого штормами на берег, мы обнаружили доску с гвоздями. Диаметр гвоздей оказался как на заказ: мягкий металл без малейшего люфта плотно ложился в шпоночный паз. Мы нарубили запас шпонок, вернули флагманский корабль в горизонтальное положение и стали сворачивать лагерь.

Вода только начала прибывать («зажила», как говорят в Поморье), и до стояния прилива, в который мы планировали выйти, было еще много времени. Наталья с удовольствием гуляла по прибрежным скалам, осваивая непривычное ощущение могучего шершавого монолита под ногами. Она выросла в Белоруссии, и впервые в жизни увидела скальный ландшафт Севера. После зыбких песчаных почв, лесов и болот Белоруссии монументальная каменная твердь под ногами и вокруг казалась ей инопланетным феноменом. В какой-то степени так оно и было: мы находились на самой восточной границе Фенноскандии – удивительной природной страны нагорий, озер, рек и лесов, раскинувшейся в пределах Балтийского щита. Она начинается далеко на северо-западе с фьордов  Норвежского моря и заканчивается на юго-востоке в районе беломорских, онежских и ладожских  шхер. Карелия, эта удивительная симфония леса, воды и камня, является составной частью Фенноскандии.

Когда мы заканчивали загрузку катамаранов, прилив подошел вплотную к нашим кораблям,  лежащим на сухих скалах в ожидании воды. Перья рулей уже не висели в воздухе: вода на несколько сантиметров закрыла их. Можно было отправляться в путь. Приливное течение было почти нулевым, и попутный отлив заработает как раз тогда, когда мы выйдем в море.

Мы по очереди отвалили от гостеприимных прогретых солнцем скал, по гладкой воде левым галсом отошли подальше от берега, туда, где темнела рябь двухбалльного норд-веста, и, развернувшись, легли на курс норд-норд-ост. Горизонт был чист. Островной мир Кемских шхер пока был скрыт в далекой дымке за  выпуклым  водным пространством.

Скоро ветер довернул на пару румбов к северу и стал встречным. Началась лавировка. Дымка над морем стала плотнее, и острова, лежащие темной полоской слева по борту, потеряли свои четкие очертания. Путевого компаса у меня перед глазами не было, и я начал героический процесс управления катамараном в лавировку  с одновременными попытками привязать к карте многочисленные темные черточки и полоски островов, протянувшиеся с западной стороны горизонта. Процесс шел с переменным успехом. Черточки застывали на месте, долго не менялись, иногда медленно разделялись, потом сливались в одну длинную полосу, в которой уже ничего нельзя было разобрать. Наконец на горизонте прямо по курсу зыбким висячим миражом замаячил рваный пунктир из больших и малых черных штрихов – первые признаки Кемских шхер. Из марева появилось несколько островов, левее которых четко обозначился какой-то пролив. Ветер стал неровным, начал слабеть, а затем и вовсе стих. Наступила тишина и самое противное состояние  для парусного судна – штиль вдали от берега. Взглянув на часы, я понял, что отлив еще не закончился, и пока мы еще медленно движемся по генеральному курсу на север. Впереди приблизительно в километре от нас застыл парусник Якова. Я вызвал его по рации. Ответ прозвучал сквозь треск и шум эфира, а спустя какое-то время его фраза тихо, но отчетливо донеслась до наших ушей по воде. Это вызвало дружный смех команды: миниатюрные рации работали на пределе своих возможностей, а гладкая поверхность воды без искажений передавала звук на огромное расстояние. В таком комичном варианте – вопрос, ответ, после  небольшой задержки акустическое  повторение ответа, смех команды -  мы обсудили наши дальнейшие планы.

Решили идти в пролив. Какое-то время работали веслами, а затем снова подул ветер. Он был встречный, но все равно это было лучше, чем штиль.

У входа в пролив между островами Сосновцы и Варбарлуды мы догнали Якова. Дойников ушел вперед. Теперь справа и слева от нас были островные участки суши. Моя команда выразила желание выйти на несколько минут на берег. Предупредив по рации Якова о том, что есть необходимость в короткой остановке, мы на скорости ловко правым бортом причалили к хаотичному нагромождению громадных угловатых валунов восточного мыса острова Равлуда. Пока Наталья и Димка ловко, словно обезьяны, лазили куда-то за камни наверх, я осмотрелся по сторонам. Достаточно большой и разнообразный по ландшафту лесистый остров был идеальным местом для стоянки и дневки: окаймленная скалами закрытая от господствующих ветров живописная бухта, удобный выход на берег, здесь же широкая ровная поляна, окруженная с трех сторон лесом. Если бы мы не шли эскадрой, здесь стоило бы остаться на ночевку. Но солнце еще не садилось, остальные корабли ушли вперед, и ветер пока позволял двигаться по генеральному курсу.

Когда длинным контргалсом мы снова вышли на середину пролива,  вдалеке открылась характерная панорама Кемских шхер: посреди моря длинная, на полгоризонта череда холмов с доминирующими над ними горами Немецкого и Русского Кузовов. Дойти до них мы сегодня явно не успевали, поэтому останавливаться надо было на одном из промежуточных островов, до ближайшего из которых предстояло пройти еще несколько километров. Через полчаса лавировки ветер начал стихать и, со всей неотвратимостью осознав, что остаток пути нам придется идти на веслах, мы повернули к ближайшему острову. Через час мы  подошли к нему вплотную.

Прямо перед нами  из гладкого зеркала воды громадным куполом торчала полукруглая гора из светлого гранита. С воды это была совершенно неприступная цитадель. Ее покатые бока почти отвесно уходили под воду. Я поймал себя на мысли, что мне очень не хотелось бы оказаться у подобной «суши» в шторм: выбраться на нее было невозможно даже в безветренную погоду, а при штормовом волнении здесь можно было только хорошо припечататься о скалу, разбить в мелкие щепы судно, для порядка побарахтаться в ледяной воде у гладкой поднимающейся к небесам каменной поверхности и с чувством исполненного долга утонуть. Идеальное место для морских суицидов! Карта показывала, что сей бульник носит название о.Большая Нохкалуда. Я вспомнил, слова Саши Беликова, что с севера этот остров вполне пригоден для стоянки.

Катамаран Якова, шедший впереди, некоторое время в нерешительности постоял перед неприступными выпуклыми скалами, затем повернул направо и, запустив подвесной мотор, стал обходить остров с востока. Судя по карте, они избрали не самый короткий путь. Я вызвал Якова по рации, предупредил, что с севера должен быть удобный подход и место для стоянки, после чего они развернулись, и мы довольно быстро обогнули остров с западной стороны.

Два наших катамарана на веслах вошли в пролив между двумя Нохкалудами – Большой и Малой, лежащей прямо по курсу. Справа открылась широкая каменная бухта, издалека казавшаяся такой же неприступной цитаделью: отсутствие выходов на берег и те же вертикально поднимающиеся из воды к небесам скалы, лишенные растительности. Внезапно проснулся слабый западный ветерок, и курсом бакштаг наши катамараны стали втягиваться вглубь неприветливой гавани. Все молчали, потрясенные мрачным величием открывшегося зрелища. На подходе к берегу справа на скале обозначились развалины какого-то рукотворного частокола, построенного из отбеленных стволов плавника. Очевидно кто-то прикрывал им вход в природный скальный грот. Стали видны и плоские каменные плиты, уступами спускавшиеся к воде. Там можно было выйти на берег и поднять наверх наши плавсредства. Напряжение неизвестности сразу спало: на этом острове можно остановиться на ночь. Катамаран Дойникова, ушедший далеко вперед к о. Белогузиха, уже спешил обратно: он понял наш маневр и стремился успеть вернуться с последним ветром.

Когда мы наконец высадились на берег, мрачный вертикальный мир серых скал, начал обретать горизонтальные черты. Поднявшись по гигантским ступеням облизанных валунов на несколько метров наверх, я обнаружил полого спускающийся к морю распадок, где среди камня уютно раскинулись удобные заросшие мхом ровные полянки. Там прекрасно можно было разместить все наши палатки. Гермомешки с вещами уже таскала снизу наша молодежь – подростки Дима и Леша. Остров все больше начинал мне нравиться.

Вскоре затрещал костер. В ожидании гречневой крупы и тушенки с луком забулькала в котле кипящая вода, а аппетитные ломтики копченого сала с черным хлебом и чесноком напомнили о том, что день сегодня был удачный, и за ужином он будет отмечен традиционным туристским тостом.

16 августа

Утро было тихим и почти безветренным. Сквозь туманное марево светило матовое солнце, похожее на большой безразмерный шар. Из палатки открывался вид на бухту с торчащей из моря, словно игрушечный вулканчик, Малой Нохкалудой. На горизонте холмистой линией тянулась «страна Кузовия». Море на северо-востоке, там, где раскинулся Соловецкий архипелаг, казалось безбрежным. И, хотя, до Соловков по карте было не более 30 километров, и в ясную погоду они были бы видны, как на ладони, сейчас легендарные острова скрывала далекая дымка.

Был полный отлив, поэтому после завтрака народ разбрелся гулять по острову в ожидании прилива. Переход до Кузовов планировался короткий, не более 15 километров. Часам к 10 задул устойчивый зюйд-ост, что было весьма кстати, поэтому никто никуда не спешил. Яков взял видеокамеру и пошел снимать остров и окружающую его панораму. Дойниковы решили заняться альпинизмом и полезли покорять вершину горы. Мы с Натальей, чтобы не терять время, начали сворачивать лагерь и упаковывать вещи в гермомешки.

В процессе сборов мы не заметили, как из-за островов со стороны Поморского берега появился движущийся объект. Он шел прямо к нам. Когда мы услышали характерное стрекотание отечественного подвесника, стало ясно, что к острову направляется моторная лодка.

Моторка с двумя мрачными мужиками проехала мимо ребят, возившихся на берегу у катамаранов, в самую вершину бухты, туда, где на берегу огромным бруствером лежал многолетний слой плавника. Прибывшие мужики неопределенного возраста и наружности начали деловито катать к воде бревна и при помощи железных скоб сколачивать их в длинную цепь, очевидно для транспортировки. Наш народ продолжал сборы. Все занимались сворачиванием лагеря и перетаскиванием шмоток к катамаранам, поэтому к визитерам особого внимания никто не проявил. Да и по меркам огромного мегаполиса, которым мы привыкли подчиняться, не принято соваться в чужие дела: у всех своя жизнь, свой мир и свои проблемы. Это одна из особенностей менталитета обитателей крупных городов. Во всей остальной России народ к этому не привык. Поэтому наше невнимание, видимо, было расценено иначе.

Круглый ковер мха, на котором мы упаковывали свои вещи, располагался ближе всех к причалившей моторной лодке и мужикам, хмуро увязывающим бревна. Ветер дул в нашу сторону, а прибрежные скалы, видимо, создали своеобразный акустический канал, о чем не подозревали люди из моторки. Поэтому, не смотря на приличное расстояние, до нас тихо, но отчетливо донесся обрывок их диалога:

У-уу,  холуи! Понаехали! Шикуют тут! – беззлобно ворчал тот, что постарше, украдкой и с интересом разглядывая нашу эскадру и яркую экипировку экипажей.

Нет, это не холуи, - мрачно говорил тот, что помоложе, - это, как его…, ну, паразиты, в общем. Да ты, давай, старый, пошевеливайся! Нечего на них глазеть!

Наступило молчание, но «старого» хватило ненадолго:

Это надо же! Это сколько же у них одной материи пошло! – продолжал удивляться  тот разноцветным парусам.

Да это у них так, для форсу. Знаешь, какие у них там мощные движки стоят!

Было немного жаль, что сложно было бы объяснить этим двум русским поморским мужичкам, собирающимся строить что-то нехитрое из подножного плавника, что мощный движок на наши хрупкие раскладушки не поставить при всем желании. Что «паразиты» на Север, в ссыльные места, шиковать не ездят. Сюда едут небогатые люди, навьюченные рюкзаками и самодельными плавсредствами, которых впору назвать чудаками, редкие вымирающие романтики, влюбленные в суровую красоту еще не загаженного Севера. Среднестатистический житель глубин России, и тот сюда не попрется. Этому подавай Турцию или Египет, ну, на худой конец отечественное черноморское побережье. О толстосумах речь вообще не идет. Этим двум мужичкам показать бы настоящих «паразитов», и то, как они отдыхают. Да, боюсь, «кондратий» хватит от несварения открывшейся правды. Впрочем, это не их вина.

Вскоре  моторка отчалила от берега и, медленно волоча за собой длинную извивающуюся деревянную змею, скрылась за далекими островами. У нас тоже все было готово к отплытию. Прилив еще продолжался но, не став дожидаться полной воды и попутного течения, мы  столкнули груженые катамараны с наклонных каменных плит, и те, резво скатившись на брюхе по скользкому ворсистому ковру изумрудных водорослей, весело плюхнулись в воду и, ощутив под собой глубину, нетерпеливо закачали мачтами, словно призывая нас побыстрее выйти на морской простор. Не зря Наталья, склонная подмечать тонкие нюансы, сравнила катамараны с резвыми скакунами, которые, стоя на привязи, в нетерпении роют землю, готовые в любую минуту сорваться и понестись.

При отходе от берега на борту происходила обычная стартовая суета. Парусник в этом случае напоминает самолет: самые опасные и сложные для экипажа моменты - это взлет и посадка. На воздушном судне с набором высоты и переходом в крейсерский режим полета, особенно при включении автопилота, экипаж успокаивается и расслабляется. Так же и на борту парусного судна: главное штатно отойти от прибрежных скал и мелководий, а в конце перехода так же благополучно «встретиться» с долгожданной сушей. В открытом же море при ровном ветре хорошо отрегулированный парусник может двигаться заданным курсом практически на «автопилоте» без вмешательства рулевого. Главное правильно настроить паруса, шверты и выбрать дифферентовку судна. Очень часто, особенно на полных курсах в ясный день, свободная от вахты команда просто засыпает, разморенная солнышком и убаюканная ровным укачивающим движением судна и журчанием забортной воды. Не спит только рулевой. Хотя бывало, я тоже проваливался в дремоту с румпелем в руках. Просыпался обычно от изменения характера звуков, издаваемых судном: звуковая картина журчания рулей, швертов, плеска волны и шуршания парусов резко меняется при отклонении от курса или перемене ветра. Это служит пробуждающим сигналом.

После того, как я оттолкнул катамаран от заросших зелеными водорослями камней и, повиснув на баллоне, на животе вполз  на трамплин, начался обычный процесс отхода от берега. Наталья и Димка быстро установили шверты на нужное заглубление, затем оттяжкой гика и шкотами отрегулировали полноту грота и угол атаки стакселя, после чего зафиксировали в стопорах бегучий такелаж. Я, удерживая судно на курсе и сверяясь со стрелкой виндекса, установленного на топе мачты, гика-шкотом вывел и зафиксировал грот в нужном положении. Катамаран сразу же набрал скорость, а скалы за кормой плавно поехали назад и стали уменьшаться в размерах. После этого по команде все защелкнули карабины страховочных линей на грудных ремнях спасжилетов. Случайно вывалиться за борт в холодное море на полном ходу парусного судна удовольствие весьма сомнительное, особенно при хорошем попутном ветре. Парусник не сможет быстро остановиться и вернуться назад: лавировка против ветра потребует времени, опыта и усилий оставшегося на борту экипажа. А температура воды не позволит надолго растянуть «удовольствие» вынужденного купания: переохлаждение организма, несовместимое с жизнью, в высоких широтах наступает очень быстро. При высокой волне спасение человека за бортом вообще может стать невозможным: плавающий в воде предмет, даже если это яркий спасжилет, теряется среди волн уже на расстоянии 50 метров от судна. Достаточно на 15 секунд потерять с ним визуальный контакт, и найти его среди вздымающихся со всех сторон одинаковых водяных вершин будет уже очень непросто. Когда в начале нашего путешествия я разъяснил это своей «бравой» команде, все без дополнительных напоминаний стали пристегиваться к катамарану еще до отхода от берега.

Сегодня идти было одно удовольствие: правый галфвинд силой 2 – 2,5 балла  позволял точно настроить паруса и, не напрягаясь пройти оставшиеся 15 километров одним галсом.  Дымка не загораживала от нас ближние видимые ориентиры, и четкий провал между горой острова Олешин и островом Верхний словно прорезь прицела указывал нам курс. Слева по борту начиналась островная «страна Кузовия», мимо которой мы должны будем идти на «прорезь прицела», пока с норд-норд-веста не откроется пролив между Русским и Немецким Кузовами. А достигнув  пролива, мы будем уже почти «как дома».

Наталья с интересом рассматривала проплывающую по левому борту двугорбую гору острова Белогузиха, за которой открывалась длинная вереница холмистых островов Кемских шхер. Впереди справа горизонт был чист. Далекая дымка по-прежнему скрывала от нас длинную полосу Соловецкого архипелага. Низкое облачное небо иногда открывалось голубым просветом, и суровая сумеречная картина Белого моря на короткое время озарялась яркими солнечными бликами. После того, как мы настроили паруса и легли на курс, я передал румпель Димке, а сам, постелив на трамплин полиуретановую пенку, удобно устроился на правом борту вздремнуть.

Когда я очнулся от дремоты, шедшие до этого впереди нас Дойниковы уже увалились под ветер и остались сзади далеко по левому борту. Меня этот факт удивил и порадовал: Димка начинает обретать парусный опыт. Наш груженый катамаран с меньшей парусностью и более тихоходными обводами корпусов обошел самое скоростное в нашей эскадре судно. Значит, Димка правильно управлял катамараном. Молодец!

Вскоре один из Дойниковых, привыкших ходить впереди, случайно обернулся в наветренную сторону и обнаружил свое отставание. Издалека было видно, что у них на борту началась нервная суета. Их катамаран сразу же забрал круче к ветру и, пытаясь догнать нас, пошел своим излюбленным скоростным курсом полный бейдевинд. В результате, когда слева по борту открылся створ пролива между Кузовами, Дойниковы оказались уже значительно мористее. На траверзе острова Лодейный мы резко увалились влево и, раскинув паруса бабочкой, пошли прямо в пролив. Вскоре впереди запрыгала гребенка стоячего сулоя, и катамаран заметно сбавил ход: мы воткнулись в стрежень  встречного приливного течения. Далеко впереди белой полоской песчаного пляжа с деревянным крестом уже маячила цель нашего сегодняшнего перехода – южная бухта острова Немецкий Кузов. С трудом преодолевая мощный встречный поток,  наши парусники медленно один за другим втянулись в пролив. Последние сотни метров оказались самыми трудными. Порою казалось, что мы стоим на месте, не в состоянии преодолеть встречное течение. Однако, скалистый берег справа по борту медленно сползал назад. Через несколько минут первый парусник въехал форштевнями на светлый песок пляжа, а к 16 часам на берег долгожданной бухты сошел последний член экипажа нашей эскадры. Мы достигли промежуточной цели нашего путешествия!

Когда вода поднялась до своего максимального уровня, сулой в проливе затих, а от широкого песчаного пляжа осталась лишь узкая полоска. Мы втащили катамараны на ровный уютный берег и поставили их рядком в прибрежную траву. Лагерь разбили неподалеку у подножья горы на опушке маленькой рощицы. Из тут же собранных грибов уже во всю шло приготовление обеда. Народ по-хозяйски развесил вещи на просушку, расставил походные стульчики вокруг накрываемого стола,  предвкушая первую дневку. Андрей, будучи приверженцем горного туризма, полез на вершину Кузова. Остальной толпы хватило только для подъема на скальный уступ, нависший над рощицей, где стояли наши палатки.

В проливе, откуда мы пришли два часа назад, показался силуэт судна, по виду морского сейнера. В бинокль было видно, как пыхтя и выбрасывая клубы черного дизельного дыма, судно направлялось прямо в нашу бухту. Похоже, повторялась история позапрошлого, 1999 года. Тогда в середине июля мы на крейсерском тримаране под командованием Саши Беликова высадились в этой бухте, совершили экскурсию по пустынному острову, стали на якорь недалеко от берега и, поужинав, легли спать в рубке на борту. Рано утром нас разбудил корабельный ревун. Когда мы, продрав глаза,  вылезли на палубу, в бухту входил такой же сейнер. На его баке происходило столпотворение. На лебедке была спущена на воду моторная лодка, при помощи которой на остров высадился десант из нескольких десятков школьников со своими училками, пионервожатыми, физруком и, завхозом. Вся эта шумная орава принялась тут же устанавливать лагерь и жечь костры. Выглядело все это как выезд школы на пикник. Как потом мы узнали, это был «школьный трудовой десант» с Соловков, целью которого являлась очистка острова Немецкий Кузов от мусора, оставляемого здесь многочисленным турьем.

На этот раз на палубе сейнера никого не было, и это заронило в наши души хрупкую надежду, что он не нарушит нашего уединения. Однако, вскоре прогремела якорная цепь, на воду была спущена моторка, и откуда-то из недр корабля полезли дяди и тети с баулами, казанами и ружьями. Наши надежды на спокойную дневку рухнули окончательно. Моторка совершала к пляжу один рейс за другим, а неисчислимые дяди и тети в штормовках все не кончались. Мы с тоской смотрели на это нашествие.

Сколько их там? – с ужасом в голосе спросил мелкий Димка.

Наверное, полный трюм. - мрачно пошутил кто-то. 

Мы напряженно ждали, когда высадившийся табор начнет разбивать свои шатры рядом с нашим лагерем. Однако, вскоре  стало ясно, что прибывшие обладают адекватным чувством ситуации. Поняв, что место занято, они посовещались и исчезли в лесу, удалившись по тропе, ведущей в восточную часть острова. Кстати, потом найти их следы нам так и не удалось. Только ружейная пальба, доносившаяся откуда-то издалека все дни нашего пребывания на острове, напоминала о событии первого дня. 

Впрочем, вскоре после того, как пришельцы исчезли, стало очевидно, что кроме них и нас на острове народу полно. Две двухместные байдарки прошмыгнули вглубь залива. Через полчаса из рощицы, на опушке которой мы разбили лагерь, вывалила разношерстная компания людей. Они были разного возраста и одеты как-то не по-походному. Проходя мимо, они свысока окинули взглядом наш лагерь и походный антураж. Через некоторое время самый старший из них вернулся и поинтересовался, где тут поблизости колодец с пресной водой. От него мы узнали, что их компания из Москвы. Пришли на Кузова на яхте. На вопрос, собираются ли они идти на Соловки, человек ответил, что туда скорее всего не пустят в связи с ожидающимся приездом президента Путина.

От услышанной новости мне стало невесело. Могут не пустить и нас. Под угрозой весь замысел похода, к которому мы так долго готовились.

Ближе к вечеру за соседним мысом в проливе появилась мачта какого-то каркасно-надувного туристского судна, и над деревьями взвился дым от костра. Затем по проливу на фоне Русского Кузова стал медленно баражировать туда обратно корабль. Было похоже, что это знакомый нам сейнер, занятый ловом рыбы. Когда мы поднялись на одну из вершин острова,  нашим взорам открылся вид на пролив, отделяющий острова Вороньи от Кузова. Там на якорной стоянке борт к борту уютно примостились две белоснежные парусные яхты. В кабельтове от них стояла моторная яхта. Жизнь на Кузовах била ключом. А когда-то это был довольно дикий и малопосещаемый уголок Беломорья. Все меняется.

17 августа

Проснулись почти в 11 часов. Распахнув полог палатки, еще долго лежали поверх спальников, любуясь открывающимся видом: среди гранитных утесов кусочек чистого морского горизонта, безмятежная гладь пролива, а за ней освещенные солнцем горные вершины Русского Кузова. Наталья тащится от местных пейзажей. Готова часами смотреть и впитывать в себя красоты северной природы.

До завтрака было еще далеко. При помощи лезвия штыковой лопаты, взятого в поход по совету опытного парусного туриста Славы Стрелкова, на песчаной осушке шла охота на пескожила. Это морской червь, про которого московские парусные туристы любят повторять, что этот самый «Пескожил, Пескожив, Песко будет жить!»

Вначале процесс протекал довольно безуспешно. Из поднимаемого пласта донного песка шустрый пескожил успевал удрать в илистую глубь песчаного дна. Потом охотнички наловчились, и за полчаса накопали полную полуторалитровую пластиковую бутылку морского червя. Теперь рыбалка  была неизбежна.

Сегодня тепло и почти безветренно. После завтрака народ ушел в горы собирать грибы и гонять зайцев. И тех и других здесь немеряно. Мы с Натальей дежурные. Она готовит солянку и жюльен из белых грибов. Я вожусь с костром и заготавливаю дрова. В перерывах провожу техобслуживание катамарана. На стапеле в Беломорске поленился законтрить крепежные конические винты. В результате уже на Кузовах обнаружил потерю одного из винтов, удерживающих кронштейн подмачтовой балки. Винты кормовой балки, расположенные по диагонали от потерянного, тоже разболтались.

К двум часам жара стала невыносимой. Ходим по лагерю нагишом. Через каждые 15 минут запрыгиваем с песчаного пляжа в море. Вдоль дна шныряет и щекочет ноги многочисленная камбала. Я пытаюсь ловить ее руками. Безуспешно. Хитрые рыбешки каждый раз выскальзывают сквозь пальцы и прячутся в облаке поднятой нами придонной мути. Пару минут плаваем и вылезаем на песок. Вода холодная, но ее прохлады хватает ненадолго. Через десять минут снова хочется залезть в море.

Остров обалденный. Он создает ощущение идиллии фантастического затерянного мира. Кажется, что не существует проблем, все они остались в какой-то другой жизни. А здесь только первозданная тишина, прозрачный воздух, насыщенный ароматами леса и моря. Горы, лес и песчаный пляж в уютной морской лагуне. Возникает иллюзия, что ты один на нетронутой необитаемой планете.

В 16 часов задул норд-ост. А еще через час с горы спустился народ, уставший и довольный. Каждый тащил по мешку грибов. Жалели, что не было ружьишка. В наш рацион могла бы войти зайчатина и дичь: на острове много куропаток и зайцев. С вершины горы в бинокль видели яхту, идущую к шхерам с Соловков. Она шла с приличным креном. В середине пролива Западная Соловецкая Салма яхта сошла с курса и стала выписывать какие-то странные кренделя.

После обеда начались приготовления к рыбалке. В качестве рыболовецкой шаланды решили использовать катамаран Якова как самый грузоподъемный, и к тому же оборудованный подвесным мотором. Солнце уже клонилось к западу, когда мы, вооруженные крючками, лесками, воблерами и блеснами впятером - Сережа, Яков, я и два подростка: Дима и Леша - взгромоздились на флагманский катамаран. Все возлагали большие надежды на на нехитрые рыболовные снасти и полтора литра пескожила.

На зарифленном гроте длинным галсом отошли на середину пролива,  запустили подвесной мотор и, уверенно преодолевая встречное отливное течение, трехбалльный ветер и волну, стали огибать юго-восточный мыс. На волне дейдвуд «Suzuki» то захлестывало по самую голову мотора, то полностью оголяло,  и тогда винт цеплял воздух, а мотор жутко взывал. Еще одно подтверждение того, что на катамаране желательно использовать подвесник с длинной ногой. На какое-то время мы попали в сильную килевую качку. На короткой крутой волне мачта то падала вперед, то ложилась назад, и с берега катамаран смотрелся, словно игрушечный кораблик из детского мультфильма. За мысом ветер усилился. Мы заглушили мотор,  и катамаран на глухо зарифленном гроте быстро пошел в бейдевинд. Мы выходили на траверз пролива между Кузовом и Вороньими островами, чтобы увалиться и полным курсом войти в него. Никто не заметил, что наперерез нам из акватории Соловецкой Салмы в пролив стремительно шла яхта. На палубе толпился народ и видеокамерами снимал нашу диковинную посудину. Яхта пролетела мимо нас и исчезла за поворотом  в узкости пролива,  куда, сбросив парус и дрейфуя в струе отливного течения, стали втягиваться и мы.

На самой быстрине отдали якорь, которым пока служил мешок с камнями. Катамаран заметно сбавил ход, но не остановился и продолжал сползать вглубь пролива: мешок с камнями не хотел забирать на песчаном грунте. За поворотом открылся вид Вороньего рейда: две неподвижно стоящие на якоре яхты, рядом с которыми маневрировала третья, только что подошедшая и готовящаяся так же отдать якорь.

Наконец движение катамарана замедлилось, нам удалось остановиться. Рядом, в пятидесяти метрах возвышался борт ближайшей яхты. Сидевший на палубе народ свысока поглядывал на нас и, лениво помахивая спиннингами, бросал в воду блесны.

Мы расчехлили два удилища. Остальные «рыбари» намотали леску на пальцы и тоже приступили к рыбалке. Поклевка началась сразу же. Заброс, несколько подергиваний лески, и из быстрого темного потока воды один за другим стали извлекаться черные колючие пучеглазые морские ерши размером с ладонь. Ерши шли на желтую блесну с пескожилом. Превосходство на лицах яхтенного народа сменилось удивлением: у них рыбалка шла без особого успеха.

Вскоре люди на на яхте нашли новый способ самоутверждения: спиннинги с палубы были убраны, и все стали уже не столь важно, но демонстративно с чувством «пить кофий». Впрочем, нам было не до «меряния пятаками». Натаскав ершей, мы подняли якорь, сдрейфовали на пару кабельтовых вниз по течению, и сменив желтые блесны на белые и зеленого воблера, начали таскать более крупную и жирную зубатку. Время от времени шуршала висевшая на мачте рация: Наталья интересовалась с другой стороны острова, как у нас дела. Я бодро докладывал, что у нас все в порядке. Хотя процесс рыбалки стал рутинным и уже наскучил. Каждый второй заброс блесны с пескожилом через несколько подергиваний оканчивался ощутимым напряжением лески и извлечением на свет очередной рыбины. Ниже нас, в самом устье пролива виднелась моторка. Два мужика в ватниках, по виду аборигены, тоже довольно успешно дергали какую-то рыбку посветлее, вероятно, треску.

Когда солнце упало за горизонт, горные вершины вокруг стали терять свои контрастные очертания и размываться в фиолетовых сумерках моря. Клев почти прекратился. Это было кстати: все уже устали от монотонного процесса вытаскивания даров моря.  Решили, что на сегодня план по рыбной ловле выполнен.

Течение стало замедляться, и маленький «Suzuki», упираясь в бегущий навстречу поток, медленно но уверенно потащил тяжелый катамаран обратно к выходу из пролива.

Когда я на радость слетевшимся чайкам почистил рыбу, выяснилось, что обед из грибной солянки и жюльена оказался настолько сытным, что вся команда от ужина отказалась. Пойманную добычу пришлось просыпать солью и оставить до следующего дня. Поужинав чаем с бутербродами и халвой, все с чувством выполненного долга расползлись по палаткам. Первый день дневки получился весьма продуктивным и насыщенным впечатлениями.

18 августа

В полночь над нами сильно зашумела роща, затрепетал тент палатки. Потом сон лагеря стал сопровождаться мерным металлическим звяканьем, доносившемся со стороны спящих на берегу катамаранов. В конце концов мне все это надоело, и я вылез из палатки посмотреть, что происходит.

Серый рассвет только занимался, и мир вокруг пока был погружен в таинственный полумрак. Небо было затянуто густой слоистой облачностью, а в проливе уже разгулялась волна. Три черных самолетика виндексов на мачтах наших лодок дружно развернули свои носы на запад и вибрировали синхронной мелкой дрожью. Жесткий кевларовый стаксель-фал на нашей мачте болтало на ветру, и он стучал по рангоуту, издавая надоедливый звякающий звук. Погода портилась. Как бы нам не заторчать в «стране Кузовии» на несколько ближайших дней! Я примотал стаксель-фал покрепче к мачте, подошел к погасшему костру, хлебнул из котла остывшего чайку и полез в палатку добирать оставшийся сон.

Утром мы с Яковом и Сережей поднялись на восточную вершину острова. Напор ветра почти валил с ног. Море в проливе было похоже на серую стиральную доску, густо испещренную белыми барашками. Сверху не было видно размеров разгулявшейся там волны. Все молча смотрели вниз на пролив, понимая, что там сейчас реально происходит. Наконец Яков громко почесал небритую щеку и мрачно подытожил:«Сидим, не дергаемся!»

Дневка продолжалась.

Днем к нам на поляну приходили двое ребят из Архангельска. Их катер стоял в проливе у Вороньих островов. Проявили интерес к нашим лодкам. Мы очень доброжелательно пообщались.

Ближе к обеду я занялся ухой, папаша-Дойников жарил грибы, а Сережа начал готовить баню. Из леса на поляну вышел человек. На нем были старые потрепанные штаны из крупного вельвета и застиранная выгоревшая футболка с огромной надписью “Nike“. Из разговора с ним выяснилось, что он капитан одной из яхт, стоящих в проливе. Яхты тверские. Катают за умеренную плату москвичей. Капитан рассказал нам, что вчера яхта, вернувшаяся с Соловков, подобрала в акватории Соловецкой Салмы трех туристов и байдарку. Супружеская пара с ребенком подросткового возраста шли на Соловки. В середине пролива они попали в крутую волну, байдарку захлестнуло, а затем перевернуло. Когда их случайно заметили с борта яхты, они уже прекратили борьбу за жизнь и, замерзая, из последних сил цеплялись за перевернутую байдарку, остававшуюся на плаву.

Яхта доставила их  на Кузова. Все вроде живы, но от шока пока не оправились. Судя по всему, в байдарку они больше не сядут никогда.

Еще он подтвердил, что позавчера Соловки закрыли для посещения в связи с приездом президента Путина. Наш визит на легендарные острова может «накрыться медным тазом».

Баня и вечерняя уха лишь отчасти приподняли мое упавшее настроение.

19 августа

Я встал раньше обычного. С рассветом не спалось перед предстоящим пересечением серьезного морского пролива. Утро выдалось солнечным и ветреным. Я поднялся на восточную вершину, чтобы еще раз взглянуть на акваторию Западной Соловецкой Салмы. Не смотря на ветер, свистевший в ушах, море уже  успокаивалось. В километре за островом Олешин еще бежали белые барашки, но их было значительно меньше, чем накануне.

Вскоре ко мне присоединились Яков и Сережа. Молча постояв на вершине, ощутимо обдуваемой ветром, они на всякий случай убоялись и решили, что выходить в море сегодня нельзя.

Идти сегодня было просто необходимо, иначе мы могли заторчать на Кузове еще на неопределенное время. Для разрешения ситуации пошли в пролив Вороньего рейда узнать у яхтсменов показания их метеоприборов.

Ближайшая к берегу яхта неподвижно застыла на якоре в сотне метров от песчаного мыса. На палубе не было ни души. Но, судя по мелькавшим в иллюминаторах рукам с ложками  и кружками, на ней полным ходом шел завтрак. Выйдя на песчаный мыс, мы, сложив ладони рупором, начали кричать: “Эй! На яхте! Капитан!”  Через пару минут над палубой  показалась голова уже знакомого  нам капитана  из Твери.

Ребята, у вас барограф есть? - спросили мы.

Есть.

Что показывает?

Прет вверх под сорок пять градусов.

Какая по вашим прогнозам ожидается погода? Можем мы идти сегодня на Соловки?

Сказать не могу. Единственное, учтите: шторм на повышение более жестокий, чем на понижение.

Вот уж порадовал яхтенный капитан!

Мы пошли вдоль песчаного пляжа обратно. За мыском на рейде стоял приземистый катер серо-стального цвета. Вокруг него  бесшумно баражировал добротный RIB внушительных размеров. Мы начали махать руками, пытаясь привлечь внимание  экипажа. Через минуту нас заметили и подрулили к берегу. Я обратил внимание на то, как тихо работал 40-сильный “Suzuki”, установленный на жестком транце. В лодке сидели два  мужика в серых телогрейках.

Ребята, вы, как специалисты, или просто местные, скажите нам, какую следует ждать погоду: мы сегодня хотим идти на Соловки на небольших парусных катамаранах, - обратился я к ним. Мы, вообще-то, не местные,  из Архангельска, - добродушно ответили мужики, - А погода…, трудно так сразу сказать. Здесь уж осень. Погода может быть любая.

Странно, такое впечатление, что метеопрогноз здесь не интересует никого, кроме нас. Я каждую минуту стараюсь определить по температуре, направлению и силе ветра, по небу и характеру облаков, по закату и восходу,  какие ветро-волновые условия  ждут нас сегодня и завтра. Всем же остальным «мореходам» это как-то до лампы! Что это, легкомыслие, или они просто верят в себя и свои корабли?

После завтрака мы еще раз поднялись на вершину. Ветер заметно стих, а белых барашков за о. Олешин почти не было видно. «Надо идти!»,- наконец-то решил Яков.  «А ты уверен, что это не затишье перед бурей?», - поинтересовался у меня Сергей.

Я был уверен в этом с самого утра. Ни одного из десятка известных мне признаков приближающейся непогоды не было и в помине.

К полудню мы загрузили катамараны, качавшиеся на легкой зыби у песчаного пляжа. Светило яркое солнце, и ветра в бухте почти не было. Но, помня о том, что нас ждет акватория, почти ничем не прикрытая с севера от воздействия океана, я дал команду зарифить паруса. Мы сделали фотографии на память, и в 1220 отошли от берега гостеприимной бухты.

Я поразился своему спокойствию. Дома, готовясь к путешествию, я испытывал сильное волнение, когда, глядя на карту, планировал пересечение этого пролива. Десятки раз проигрывал возможные погодные условия и соответствующие сценарии развития событий. Выйдя из-за прикрытия Кемских шхер, мы попадали во власть ветров, волн и течений, которые в проливе могли достигать разрушительной силы. Спрятаться здесь было уже некуда. Убегать от шторма было тоже далеко, можно и не успеть. В Москве Саша Беликов советовал не спешить с пересечением, посидеть на Кузовах, понаблюдать и понять закономерности развития погоды в этой части Белого моря. Отвагин же в прошлом году, не взирая на прогнозы, вообще в одиночку гонял с Кузовов на Соловки за хлебом туда и обратно в течение дня. Но это Отвагин!

Сразу же за Вороньими островами я понял, как своевременно мы взяли рифы. Четырехбалльный норд ощутимо напряг зарифленные паруса, и мы быстро понеслись по мощной пологой волне в сторону далекого маяка на острове Большой Топ. От открытого моря нас отделяла только покатая гора острова Олешин. Она неумолимо приближалась, и вскоре мы миновали ее, оставив по левому борту. Теперь слева и справа до горизонта была только вода, а впереди широким языком наперерез нам катились двухметровые валы с обрушивающимся пенным гребнем. Это были те самые белые барашки, едва заметные с вершины Немецкого Кузова.

Яков и Дойников шли правее нас. Я вызвал Якова по рации и предупредил, что мы входим в опасную зону развитого волнения. Пока шел радиообмен с флагманом,  наш катамаран оказался среди валов. Завозившись с рацией, я не успел развернуть судно носом к стремительно подошедшей волне. Одновременно с жутким ударом в левый борт на нас сверху обрушился холодный водопад морской воды. Катамаран накренило, левый короб как-то нехорошо застонал, а баллон на мгновение ушел куда-то под трамплин. Я с ужасом подумал, что его вырвало из ликпаза. Упавший на нас гребень волны залил меня и Наталью, сидевшую спиной к наветренному борту. Я был полностью застегнут, поэтому мокрым оказался только левый рукав, в раскрытую манжету которого ударила волна. У Натальи верхняя часть штормовой куртки оказалась расстегнута. В результате в капюшон и за шиворот ей попало ведро холодной воды. Она жалобно ойкнула и в одно мгновение стала насквозь мокрой.

В это время Димка с каменным лицом возлежал на правом борту. Волна прокатилась по трамплину под ним, он на мгновение подвсплыл, но никак не это не отреагировал.  Я поразился его выдержке.

Теперь я смотрел только влево, откуда на нас несся очередной вал. За несколько метров до вздыбившейся воды я развернул нос влево, и катамаран, взлетев на волну, проткнул обтекателями пенный гребень и, перевалив через него, покатился по склону волны вниз. Не давая судну потерять ход, я успел поймать ветер в заполаскавшиеся  паруса, и вернуть катамаран на прежний курс.

Трамплин под нами превратился в гигантские качели. Нас то стремительно поднимало вверх, то бросало вниз. Вскоре я приноровился к его регулярному ритму, и  движения румпеля обрели автоматизм.

Шедший справа Дойников почти пропал среди острых водяных вершин. В просветах между волнами на фоне неба иногда одинокой спичкой мелькала его мачта с маленьким треугольничком паруса. Идущий ближе к нам и несколько сзади Яков наоборот был хорошо виден. Когда его катамаран переваливал через гребень и катился вниз, на накренившемся трамплине были хорошо видны три оцепеневшие фигурки в спасжилетах. Затем подходила новая волна, мачта рывком ложилась куда-то назад, и катамаран с фигурками исчезал из виду.

Я вдруг почувствовал сильный голод и предложил команде перекусить. Наталья отказалась и передала мне термос и пакет с бутербродами. Молчаливый Димка сохранял все ту же невозмутимую позу и каменное выражение лица. Только солнцезащитные очки почему-то съехали на кончик носа и располагались как-то странно: не напротив глаз, а по диагонали лица. Я достал бутерброды и спросил: «Дима, какой бутерброд ты будешь, с сыром или ветчиной?» Димка не ответил, нехотя сменил положение тела и с диагонально расположенными очками стал переползать на корму. Он прополз мимо бутербродов и, свесившись за кормовой бимс, начал исполнять «арию Риголетто», на ходу выбрасывая в море полупереваренные ошметки завтрака. Ответ на мой вопрос был красноречив и не требовал комментариев. Диму укачало, видимо, с самого начала перехода. Объяснение его потрясающей выдержке и хладнокровию оказалось несложным.

Мало помалу далекий маяк приближался и все больше вырастал из пенных волн. Вскоре амплитуда качелей начала затухать, море успокаивалось. Маяк медленно смещался влево: нас стаскивало на юг приливным течением. Когда до Большого Топа оставалось не более мили, ветер совсем стих. Теперь мы удалялись от маяка, нас заметно сносило на юг. Яков вышел на связь и предложил добраться до Большого Топа на моторе. Пока мы собирались вместе и сцеплялись для буксировки, нас утащило от маяка еще на милю на юг. Наконец мотор был запущен и мы, медленно преодолевая течение, снова пошли к Топам.

До маяка оставалась пара кабельтовых, когда в бензобаке кончился бензин. Мотор заглох, и мы снова задом наперед поехали в южном направлении, на этот раз прямо на пенившиеся за кормой рифы Малого Топа. Тут уж за весла схватились и «стар и млад», и «адмиралы» и «исполнители арий»: никому не хотелось сесть на рифы посреди студеного моря. Какое-то время экипажи «лопатили» темную воду без видимого успеха. За кормой стоял звонкий журч, а прибор GPS показывал нулевую скорость относительно земной тверди. Когда все поднапряглись, ноль на дисплее прибора нехотя сменился единицей,  означающей, что за минуту мы удаляемся от рифов на три длины корпуса и ровно настолько же приближаемся к спасительному маяку.

Наконец нашему экипажу удалось зацепиться за складки белого кварца на южной оконечности Большого Топа, и вскоре мы на швартовах подтянули к белым камням остальные катамараны, после чего вытащили их из воды.

Дойников-старший был весьма озабочен. Волной у него выдернуло из стопора ликтрос правого баллона. Тот съехал по коробу назад и уперся транцем в ось руля. Еще немного, и в баллоне была бы дыра. Когда ты при этом борешься с двухметровой волной на расстоянии полутора десятков километров от ближайшего берега, поводов для оптимизма остается немного. Большой Топ оказался для Дойниковых спасительным без всякого преувеличения.

В июле позапрошлого года мы на тримаране под командованием Саши Беликова по пути на Соловки также посетили Большой Топ. Тогда этот крохотный клочок суши, лежащий посередине пролива Западная Соловецкая Салма, запомнился мне тишиной жаркого лета, нарушаемой лишь одиноким криком  чаек, стрекотанием кузнечиков в высокой траве. Бескрайнее море вокруг было безмятежно, а ленивые тюлени, лежбище которых я обнаружил на восточном берегу островка, начали плюхаться в воду, лишь когда я приблизился к ним на расстояние вытянутой руки. В прошлом году мне рассказали, что кто-то из соловчан, между делом заглянувших на Топы, обнаружил здесь невесть откуда взявшуюся волчицу. Волчицу отловили, привезли на Соловецкий и выпустили на волю. В результате поселок был поставлен на уши. За короткое время волчица перерезала половину домашней живности соловчан. Тому, кто привез ее, говорили «большое спасибо», а на охоту вышло все взрослое население острова.

На этот раз на Топе не было даже тюленей. Все так же высилась в его центре замшелая бетонная труба давно не работающего маяка. Остров шумел прибоем, а море мощно несло мимо него свои воды куда-то на юг.

Солнце уже клонилось к закату.  Пока подростки лазили на маяк, мы разгрузили и привели в порядок катамаран Дойникова. Перекусили, слегка подсушились на еще теплом граните и стали готовиться к завершающему броску до Большого Соловецкого острова.

Целью сегодняшнего перехода были Филлиповские  садки, спрятавшиеся где-то в изрезанной береговой черте Соловецкого залива. До них оставалось  13 километров. Огромный остров лежал перед нами, и в бинокль хорошо различались белые строения монастыря, дома поселка и даже отдельные люди. Значительно правее, к юго-востоку на краю одного из Заяцких островов на светлом фоне неба выделялся одинокий силуэт деревянной церкви начала восемнадцатого века. Море успокоилось, течения почти не было, и никто уже не сомневался в успешном достижении цели.

Мы покинули Большой Топ и какое-то время медленно шли левым бакштагом. В середине акватории Соловецкого залива ветер стих, и остаток пути мы проделали на веслах. На траверзе входного створа гавани Благополучия нам открылся величественный вид: освещенный заходящим солнцем белоснежный монастырь, крепостные стены с могучими приземистыми башнями, входные ворота и набережная с красивыми белыми часовнями. Сразу же вспомнились пушкинские строки: «Остров на море лежит, град на острове стоит…». Похоже, что «град на острове Буяне» был списан Пушкиным с Соловецкого монастыря.

Из гавани Благополучия навстречу нам вышло судно. На борту красовалось название «Печак». Оно прошло недалеко за кормой, и вывалившая на палубу разношерстная толпа в молчаливом удивлении разглядывала разноцветные, подсвеченные заходящим солнцем паруса нашей эскадры. Похоже, что и с берега мы смотрелись, как на сцене театра. Поэтому была дана команда убрать паруса: излишнее внимание со стороны аборигенов нам было ни к чему, особенно в условиях посещения острова первыми лицами государства и Русской Православной церкви.

Карта, сделанная со спутникового снимка, позволила нам выйти на цель с ошибкой в 10 метров. До захода солнца мы успели просмотреть береговую линию Филипповских садков, найти удобное и закрытое место на берегу небольшого лесистого полуострова, разбить лагерь и укрыть в лесу наши корабли. Я ощущал какую-то торжественность произошедшего. Мы здесь и мы этого хотели! Моя многолетняя мечта самостоятельно пересечь на паруснике студеное море и достичь Соловецких островов, совершив таким образом паломничество на легендарный северный форпост русского православия, наконец-то сбылась!

За ужином предстояло отметить событие. Не успели мы накрыть стол, как в нашей компании появился новый фигурант – невесть откуда взявшийся серый пушистый кот. Кот вылез из чащи леса, и без лишних церемоний по-хозяйски уселся у расстеленной скатерти в ожидании ужина. То, с какой уверенностью и спокойствием держался котяра, не оставляло сомнений: опыт общения с туристами у него огромный. Появление кота всех развеселило. Его начали гладить и тискать, наперебой предлагая весь ассортимент нашего меню. Тушенку, водку, сало и халву кот проигнорировал, остановив свое внимание на кильке в томатном соусе, банка с которой была открыта специально для него. Он чувствовал себя, как дома и, умяв банку кильки и умывшись, позволял себя гладить и брать на руки. Кот провел в нашей компании весь вечер, сидя у костра, и щуря на огонь свои зеленые глазищи. Ближе к полуночи он поднялся и исчез в лесной чаще так же внезапно, как и появился. Но после его ухода у всех осталось ощущение какого-то спокойствия, тепла и уюта. Мы были благодарны усатому-полосатому жителю Соловков за снисходительно-доброжелательное отношение, с которым он нас встретил у себя дома.

Перед сном я вышел на лесистый мыс, чтобы взглянуть на ночное море. Прямо за островом Песья Луда, словно инопланетный звездолет, сверкал фосфорицирующим светом стоящий на Соловецком рейде красавец-теплоход. Огней было так много, и они были такие яркие, что казалось, теплоход весь соткан из света.

20 августа

Я проснулся от шума вертолета, прошедшего над лесом на малой высоте. Снаружи дежурный Дойников кого-то отчитывал. Когда я вылез из палатки, оказалось, что на завтрак к нам пожаловал вчерашний котяра. Не застав накрытого стола, кот решил самостоятельно позавтракать остатками ужина. Он сидел у скатерти и с недовольной мордой пытался прожевать здоровенный шмат сала. За этим занятием его и застал Дойников.

За завтраком отметили день рождения Сережи Зацерковного. Не каждому удается встретить свой юбилей на Соловецких островах. Утром до его пробуждения мы с Натальей развесили вокруг палатки разноцветные надувные шарики с поздравительными надписями. На завтрак под кашу и шоколад распили в его честь бутылку шампанского и бутылку коньяка.

По плану сегодня знакомство с поселком и монастырем. В поселок решили идти не по дороге, а по берегу моря, чтобы получше рассмотреть бухту Благополучия, где на рейде стоял красавец-теплоход. Пройдя гуськом через дамбы Филипповских садков, мы через некоторое время оказались на довольно мрачной свалке промышленно-строительного мусора. Весь берег был завален ржавым металлоломом вперемешку с битым кирпичом и остатками какой-то механизации. Все это среди грязных луж рядом с главным причалом на фоне старинного монастыря! Удручающее зрелище.

Неподалеку от причала виднелись недавно построенные, но уже пустующие добротные домики из голубых железобетонных панелей. Их окна были заколочены. Тоже печальный штришок в картине. Новые дома от хорошей жизни не заколачивают.

У входа на причал, словно декорация из фильма о временах американской Золотой лихорадки, стояло дощатое потемневшее от времени сооружение, напоминающее пакгауз. Изнутри доносилась мелодичная скандинавская музыка и песня на норвежском языке. Заинтригованные очередным несоответствием формы и содержания, мы попытались заглянуть внутрь через щели между досками. Тщетно. Источник музыки оставался невидимым. Стали искать вход и наткнулись на ворота, закрытые на амбарный замок. Над воротами красовалась вывеска «Молодежный Арт-центр». Мы уже собрались уходить, как вдруг откуда-то появилась миловидная кудрявая девушка двадцати с небольшим лет и, отперев небольшую дверь, любезно пригласила нас войти. Внутри оказалась довольно масштабная выставка живописи, графики и строительного дизайна а-ля-модерн. В углу расположились несколько столиков и стойка бара. Мы в нерешительности топтались у входа и ошарашено таращили глаза на открывшуюся картину. Наконец, я произнес фразу, которую, как казалось, девушка давно ждала: «А что все это значит?» Светясь лучезарной улыбкой, она с упоением начала свой рассказ, переводя нас от стенда к стенду. Оказалось, что группа молодых ребят из Северодвинска, Новосибирска и других городов, преимущественно художники, дизайнеры и архитекторы, выиграли европейский грант UNESCO по восстановлению и облагораживанию памятников истории и архитектуры. Своими силами они организовали Арт-центр, задачей которого является популяризация проектов восстановления соловецких памятников и строительства туристской инфраструктуры архипелага, а так же привлечение к этой проблеме внимания общественности и спонсоров.

Девушка покорила нас своей энергией и обаянием. Когда мы вышли из дощатого ангара под серое северное небо, ребята еще долго светились изнутри каким-то добрым сиянием. 

Мы двинулись на поиски комендатуры-военкомата, так как Якову, мне и Дойникову необходимо было поставить отметки в отпускных билетах. Вначале нас направили в поселковую администрацию, расположенную в здании бывшей больницы. Нас приняла дородная дама в форме майора милиции. Первой ее реакцией на наши отпускные документы было удивление: «Ребята, а как вы сюда попали?». «Морем», - уклончиво ответили мы. «Не может быть! В связи с пребыванием на острове президента Путина и Алексия все порты и пристани перекрыты, а море патрулируется пограничными кораблями».  «Извините, мы этого не знали», - пошутили мы. Впрочем даме-майору было недосуг разбираться с военными отпускниками. Она сама прибыла сюда из Архангельска в качестве лица, сопровождающего администрацию области. Нас переадресовали в местное отделение милиции, где этакая блондинка-Барби в форме лейтенанта милиции доброжелательно и без лишних вопросов поставила в наших отпускных билетах отметку «Прибыл на Соловецкие острова – убыл с Соловецких островов».

При выходе из отделения случилась заминка. Дойников, который во всех походах таскает военную полевую форму и черные, начищенные до блеска туристские ботинки на высокой шнуровке, спускаясь по лестнице, столкнулся с командой местных милиционеров. Те, увидев ботинки а-ля-ОМОН, остолбенели, и стали пялиться на упитанную небритую рожу Дойникова, пытаясь понять, не высокое ли это инспектирующее лицо из области. Дойников, в свою очередь, на всякий случай испугался, потому как решил, что сейчас его будут «брать». Так они некоторое время стояли и пялились друг на друга, соображая, что делать. Ожидаемых действий ни с одной из сторон не последовало, и они в конце концов к взаимному облегчению разошлись.

На улице светило солнышко. Поодаль, за крайними домами поселка взлетел небольшой пассажирский самолет. Видимо, там располагалась взлетно-посадочная полоса местного аэродрома.

Зашли на переговорный пункт, где толпилась масса народу. Сделали заказ на междугородные звонки. Неподалеку от переговорного пункта оказалась лучшая на Соловках сауна, расположенная в местной гостинице. Заказав на завтра два сеанса банных процедур, заглянули в гостиничное кафе, расположенное тут же на первом этаже. Навстречу нам вышла полная дама - хозяйка кафе. На наш вопрос насчет обеда, она ответила, что на сегодня все обеды уже заказаны, разве что, если что-то останется от интуристов.

Во время нашего разговора вышеуказанные интуристы, занявшие все столики в небольшом зале, прекратили есть и, повернувшись к нам, в немом удивлении рассматривали нашу походную одежду. Предложение хозяйки показалось нам неуместным.

Когда мы вернулись к монастырю, от его входных ворот отъехал кортеж в составе черного джипа марки «Мерседес»,  автобуса с прессой и автомобилей эскорта сопровождения. Как нам объяснили, первые лица государства и церкви направились в Ребалду, чтобы посетить остров Анзерский. Указом Президента он передавался во владение Русской Православной церкви.

После обследования местных магазинов и докупки некоторых продуктов мы по пыльной дороге, ведущей в сторону горы Секирная, вернулись в лагерь. Прошагали более трех километров. Котяра, посещавший нас, проделывал немалый путь, гуляя из поселка и обратно.

После обеда в соответствии с привычным туристским меню весь народ сделал вторую ходку в поселок, чтобы познакомиться с монастырем. Мы с Натальей остались в лагере, отложив экскурсию на завтра.

До наступления темноты над нашим лагерем еще несколько раз пролетел патрульный вертолет.

21 августа

Рано утром меня разбудил лай собаки. Вокруг палаток бегала крупная черно-белая лайка. Увидев меня, собака скрылась в лесу. Через некоторое время она вновь появилась в сопровождении двух женщин с корзинами в руках. Беспокойное мы выбрали место. Вроде как Беломорье, край земли, а уединения никак не получается. Полуостровок, на котором мы встали, по всей видимости, довольно посещаем. Кругом густой черничник, а вся ягода выбрана. Много грибов, но только молодых. Подросшие тоже выбраны.

Дамы с корзинами, судя по всему, как раз за грибами и пришли. Они весьма предупредительно обошли наш лагерь и, углубившись в лес, наткнулись на парусную эскадру, стоящую в его чаще. Об этом свидетельствовали удивленные возгласы, донесшиеся до нас из-за густого кустарника.

Визит местных жителей означал, что отныне мы «засвечены». Спокойной жизни на этом месте осталось не более одного-двух дней. Затем жди визита властей.

Впрочем, долго задерживаться здесь мы не собирались. Сегодня по плану посещение монастыря, музея, переговорного пункта и сауны. А завтра снова в море.

Оставив Дойникова-старшего сторожить лагерь, вся оставшаяся команда выдвинулась по уже знакомой дороге по направлению к поселку.

У монастырских стен царило оживление. На широкой лужайке вдоль набережной расставлялись многочисленные столы и торговые палатки. Полным ходом шла подготовка к какому-то действу. Вход в монастырь оказался свободным. У главного храма толпился народ. От паломников мы узнали, что в храме проводит службу сам Алексий. По окончании состоится крестный ход и церемония освящения отреставрированной часовни Святого Петра, что возле Сухого дока.

В полдень служба закончилась и из храма вышла пышная процессия во главе с Алексием, сопровождаемым рыжим бородатым губернатором Архангельской области «со товарищи» и многочисленными священнослужителями в парадных одеяниях. Через главные ворота процессия вышла за крепостные стены и направилась к белоснежной часовне. Яков снимал происходящее видеокамерой, я щелкал старенькой «мыльницей». Удивляло то, что первое лицо Русской Православной Церкви, которое в Москве можно увидеть лишь общим планом на экране телевизора, сейчас было на расстоянии вытянутой руки. Его без преувеличения можно было потрогать. При этом бросился в глаза профессионализм личной охраны патриарха. Внешне она была как бы отстранена. Никто никому не мешал, не отгонял зевак и фотографирующих. И в то же время чувствовалось, что в реально опасной ситуации охрана отреагирует молниеносно.

Когда церемония освящения часовни закончилось, стали раздавать иконы, освященные Алексием. Затем началась ярмарка. Торговали книгами, сувенирами, изделиями народных промыслов, всевозможной косметикой из морского сырья.

Посетили музей, расположенный в стенах монастыря. Мне он показался бедноватым, лишь отчасти отражающим богатую и трагическую историю Соловецкого архипелага, монастыря и прилегающего Беломорья.

Я вышел к Сухому доку полюбоваться яхтами, зашвартованными внутри его гранитного периметра. Виндексы на топах двух мачт были идентичны нашим.

Наталья вошла в храм, чтобы поставить свечки. К этому моменту периметр монастыря был уже перекрыт, и у святых отцов началась неофициальная часть церемонии. Покидая храм Наталья, крестясь, толкнула кого-то задом. Обернувшись, она обомлела: перед ней стоял сам Алексий II.

22 августа

С утра сквозь переменную облачность светило солнце. Оно то скрывалось за плотными низкими облаками, то ненадолго выглядывало сквозь редкие голубые просветы.

Сразу после завтрака в отлив мы вытащили из лесной чащи нашу эскадру и поставили ее в грязный ил осохшей протоки, соединяющей море с одним из заброшенных монастырских садков.

Лагерь активно сворачивался. Народ с воодушевлением таскал вещи из лесных зарослей на берег: всем не терпелось поскорее выйти в море. Вода быстро прибывала, и через полчаса катамараны всплыли из ила, готовые к погрузке. Зайдя в еще неглубокую воду мы на руках перевели их поближе к грузу, сложенному на берегу. Началась погрузка.

Из-за мыска, откуда двадцать минут назад мы вывели нашу эскадру, появилась фигура, которая неизбежно должна была появиться. В длинном брезентовом плаще, расстегнутом на груди, сверкая характерными зелеными петлицами, по берегу к нам шел егерь. Я оглянулся на лес. Ни нас, ни следов нашего пребывания там уже не было. На месте, где недавно стоял наш лагерь, был прежний чистый черничник и кусты орешника. У каждого из нас процедура ухода с места стоянки была доведена до полного автоматизма: место должно быть абсолютно чистым, словно нас здесь никогда не было. Исключение составляют лишь подготовленные и оборудованные туристские стоянки, встречающиеся по берегам рек европейской части страны. На них оставляются готовые к использованию дрова и иногда что-нибудь из продуктов как аварийный запас для нуждающейся тургруппы, идущей по этому же маршруту.

Егерь подошел к нам и поинтересовался, кто мы такие, и что здесь делаем. Я не стал, подобно одному из героев кинофильма «Кавказская пленница» сдаваться с повинной, провозглашая, что мол «Да зравствует советский суд, самый гуманный суд в мире!», и сказал, что мы причалили, чтобы перепаковать вещи, и скоро отсюда уйдем. Егерь не поверил и углубился в лес, чтобы найти вещдоки учиненных нами безобразий. Таковых там не оказалось. Озадаченный блюститель соловецкого порядка вернулся на берег и попросил у нас огоньку прикурить. Огня ни у кого не оказалось, так как вся наша команда состояла из некурящих или бросивших, а все спички и зажигалки были уже герметично упакованы. Это еще больше озадачило блюстителя и укрепило наше алиби. В конце концов я поставил элегантную точку в создавшейся ситуации, достав из глубины гермомешка  пачку хороших столичных сигарет и предложив ее вместо спичек джентльмену в брезентовом плаще. Тот с улыбкой оценил мой жест доброй воли и после короткого разговора пригласил нас посетить острова и на будущий год.

Через полчаса первые два катамарана отчалили от гостеприимного берега. Наш экипаж, как всегда выходил в море последним. В начале августа перед нашим выездом на Беломорье я добровольно согласился взять в экипаж двух «чайников», чтобы их чему-то обучить. Обучение шло гораздо медленнее, чем я ожидал, а вся бытовая, техническая и организационная нагрузка закономерно легла на меня одного. Каждый раз необходимо было развернуть–свернуть свою часть берегового лагеря, подготовить к плаванию и правильно загрузить судно, надлежащим образом одеть-обуть своих «чайников», проверить их готовность, усадить голубчиков в катамаран и отчалить от берега. Пока все перечисленные операции приходилось делать мне самому, и времени на это уходило гораздо больше, чем у других взрослых и слаженных экипажей.

Дул хороший норд-норд-вест. Пока мы, с приличным запозданием медленно выходили из бухты, Яша и Дойников на фордаке уже ушли далеко вперед. Отойдя от опасных валунов, которые только-только скрылись под водами прилива, мы легли на курс зюйд-зюйд-ост, и наш катамаран, обгоняя гладкую попутную волну быстро полетел вдогонку за двумя уменьшающимся треугольными «бабочками» парусов, которые маячили уже где-то у Заяцких островов. Солнце скрылось в плотных серых облаках, ветер усиливался. Мы стремительно пересекали Соловецкий залив, и монастырь, открывшийся по левому борту в глубине гавани Благополучия, на мгновение озарился ярким солнечным светом, словно прощаясь с нами. У монастырской набережной туда-сюда фланировал оранжевый «Альбатрос». Завидев собрата-туриста, он развернулся и поспешил  нам наперерез в стремлении пообщаться. При других обстоятельствах мы бы с радостью поддержали его инициативу. Но сейчас попутный ветер гнал нас вслед за ушедшей вперед эскадрой, и мы, не меняя курса, неслись вперед оставляя за кормой два длинных пенных следа. Миновали небольшую островную гряду. Через какое-то время оранжевый парус появился за кормой. Нас разделяла гряда. Оранжевый парус повернул было за нами, но расстояние между нашими катамаранами быстро увеличивалось, и команда «Альбатроса», осознав всю бесперспективность своей затеи, прекратила погоню.

Пролетели мимо острова Парусный. Я успел рассмотреть его северо-восточный берег, где по одному из вариантов планировалась возможная дневка. С воды место выглядело не столь заманчиво, как представлялось по карте.

Теперь впереди была только безбрежная даль Онежского залива. Горизонт был чист, паруса не просматривались: ребята уже повернули на восток и скрылись за мысом Западный Печак. Только далеко справа открывался вид на Большой Заяцкий остров, где на краю моря и тундры одиноко приютилась маленькая деревянная церквушка начала XVIII века.

Прямо по курсу над морем парил остроклювый пернатый хищник. Вот он на мгновение замер и в следующую секунду камнем упал в море. Когда он, тяжело махая черными крыльями, вновь появился над водой, в его когтях трепыхалась крупная камбала. Димка и Наталья как загипнотизированные смотрели на это противоборство двух фаун, а мне как-то сразу стало не до восторгов «юных натуралистов». То, с какой легкостью была извлечена из воды плоская рыбина, не оставляло сомнений: прямо по курсу была мель, и мы стремительно к ней приближались. Глянув за борт я с ужасом увидел проносящееся под нами белое песчаное дно, усеянное крупными валунами. Камни мелькали и становились все ближе. Как я не забирал мористее, длинную, осыхающую мель, протянувшуюся от мыса Печак в западном направлении, обойти так и не удалось. Наконец перья рулей застучали по подводным булыжникам и начали выскакивать из воды, а затем катамаран зашуршал брюхом по дну и остановился. Провести его теперь можно было только на руках. Все спрыгнули за борт и пошли «по воде, аки по суху», протаскивая катамаран по мелководью. А вокруг на 360 градусов плескалось море. Только сзади слева от нас в 2 – 3 километрах темнел мыс Западный Печак. Катамаран протаскивался вперед легко: ощутимо помогала тяга на парусах. На всякий случай я пристегнулся страховочным линем к шнуровке трамплина, чтобы на глубокой воде судно неожиданно не сорвалось и не убежало от нас. А то окажемся посреди моря как святые апостолы. При этом прошагать пару километров до берега «аки по суху» может не получиться: неизвестно какие на косе глубины.

Наконец катамаран мощно потянуло вперед, и мы втроем, вцепившись в раму, еле его удержали. Мель закончилась. Дальше начиналась глубина. Пока я изо всех сил удерживал нашего «рысака», моя «бравая» команда вскарабкалась на трамплин. Я запрыгнул следом, и мы, лавируя между подводными валунами, стали уходить в море, подальше от коварной косы.

Далеко слева маячил одинокий парус. В бинокль я рассмотрел бело-красный грот Якова. Дойников, видимо, уже скрылся за Восточным Печаком. Мы повернули на восток и пошли «в полветра». Целью нашего сегодняшнего перехода была дамба, соединяющая Соловецкий остров с Большой Муксалмой. Я достал герметичный планшет с картой. На карте все было понятно. Сейчас мы завернем за мыс Восточный Печак и пойдем на северо-восток параллельно берегу прямо к мысу Березовский, где на карте были обозначены какие-то постройки. Слева за мысом должен открыться залив, в вершине которого будет дамба.

Однако, берег по левому борту слился в сплошную темную полосу. Прочесть с воды его линию в сумраке пасмурного дня было невозможно. Я напряженно всматривался в далекий берег, пытаясь увидеть залив, ведущий к дамбе. Залива не было. Мы попытались прижаться к берегу, но темная полоса не приближалась: судно уже шло на пределе своего лавировочного угла. Ветер еще больше усилился, стал порывистым. Встречная волна с остервенением бросалась на грузовую сетку, трамплин под нами мгновенно промок. Порывы ветра рвали паруса, мачта содрогалась, страшно кренилась, пытаясь поставить катамаран на один баллон и опрокинуть его в свинцовые волны. В такие мгновения стоячий такелаж становился похож на звенящие струны, готовые лопнуть в любую секунду. До берега было далеко, а сзади простиралась бесконечная даль Онежского залива. Я подумал, что если сейчас что-нибудь лопнет, и мачта рухнет кому-нибудь на голову, это будет только началом проблем. Дальше отжимной ветер погонит нас мокрых и замерзающих в море, берега пропадут из вида, и сколько суток потом нас будет носить по свинцовым волнам, знает только Господь Бог. Я посмотрел на круглые от холода и страха глаза своих «моряков» и положил лодку в дрейф. Последовала команда наглухо зарифить грот. Нашему примеру последовал Яков, который в этот момент оказался недалеко от нас. Дойниковы в это время шли назад к ближайшему берегу. Их парус маленьким треугольничком желтел слева на фоне далекого темного леса.

Процесс рифления на волне и порывистом холодном ветру шел совершенно отвратительно. «Чайники» не знали за что хвататься, запутались в парусине и снастях и окончательно перепугались. В результате я получил гиком по зубам, моя любимая бейсболка полетела за борт и скрылась в волнах, а съехавший на трамплин грот надулся огромным пузырем, грозя выдавить за борт попавший под него экипаж. У Якова дела шли не лучше. Их катамаран потерял управление, его стремительно сносило от берега в сторону открытого горизонта, а фигурки суетящейся на борту команды уменьшались на глазах.

После того, как я наорал на своих «чайников» и приказал им сидеть смирно и ничего руками не трогать, коряво, кое-как , но все же удалось наконец зарифиться. Катамаран сразу успокоился, его престало лихорадить, он набрал ход и уверенно и легко пошел против встречной волны, уже без риска опрокинуться или сломать рангоут. Яков, так и не взяв рифы, в неуправляемом дрейфе продолжал лагом сваливаться в открытое море. Я уже начал опасаться за судьбу его экипажа. Но вот силуэт флагмана изменился, он развернулся к нам носом и лег на прежний курс. Судя по всему, ребята плюнули на парусные потуги и завели подвесной мотор. Дойников наконец отклеился от берега и тоже пустился за нами вдогонку. Не смотря на то, что они не посчитали нужным зарифиться и шли, как говорится, «на полном лопухе», расстояние между нами не сокращалось. В этом феномене крылось нечто, подтверждающее известную поговорку Саши Беликова: «Моряка видать по рифам!»

Впереди стал  виден берег и силуэты рыбацких лодок со склонившимися над сетями фигурками рыбаков, а за ними на берегу – домики какого-то обиталища. Вначале я принял возникшее видение за мыс Березовский. Но когда стала видна маленькая деревянная церквушка на фоне далекого высокого мыса, круто обрывающегося в море, меня одолели сомнения. Мы явно сбились с курса, и дамбы впереди не было. Вместо нее путь нам преграждали торчащие из воды каменные клыки, протянувшиеся длинной грядой до горизонта, насколько хватало глаз. Страшная догадка осенила меня: Муксаломский риф! Место, которое все  лоции Белого моря рекомендуют избегать. Мы неслись прямо на него! А домики и церковь впереди – это деревня на острове Малая Муксалма. Немедленно последовала команда «К повороту!», и через несколько секунд мы сменили галс.

Ситуация прояснилась. Теперь мы точно знали  где мы, и куда нам следует идти. Главное не поломать швертами какую-нибудь каменистую мель, коих вокруг, судя по длинным зеленым прядям тут и там плавающих на поверхности водорослей, было понатыкано немало. Приподняв шверты в колодцах, мы медленно пошли на запад вдоль пологого тундрового берега Большой Муксалмы. Слева наперерез нам двигались Яков на моторе и Дойников «на полном лопухе». Они прошли мимо двух деревянных рыбацких шаланд. Мужики, хмуро травившие сети, даже не повернули головы в их сторону. Видать, примелькалось здесь уже парусное «турье». Местному населению, живущему в нищете и добывающему свой хлеб насущный с веслами и сетями в руках, такие, как мы, кажутся «бездельниками и паразитами». В свою очередь на фоне по-настоящему благополучных людей мы кому-то можем показаться мелкими насекомыми. Все в этом мире относительно.

Мы шли под прикрытием берега по спокойной гладкой воде, ожидая появления дамбы. Вот наконец она мелькнула за мысом длинной светлой нитью, на которую были нанизаны три темных бусины арок-проходов. Мы медленно втянулись в широкий залив и, лавируя между небольшими каменистыми островками и подводными рифами, причалили к берегу в самой его вершине.

Дремучий лес подступал вплотную к воде, но среди деревьев нам удалось найти две крохотные смыкающиеся между собой полянки, где мы в скорости и разбили береговой лагерь. Ветер громко шумел в высоких кронах деревьев, но стена леса надежно защищала нас от него. Низкие серые облака по-прежнему неслись по небу на юго-восток, но мы этого уже не замечали. Не смотря на трудности, ходовой день завершился успешно. Мы достигли дамбы, на костре поспевал ужин, а мокрая одежда сушилась на растянутых между деревьями веревках.

Переодевшись, мы с Дойниковым решили прогуляться к дамбе. До нее по карте было около двух километров. Взяв по компасу курс на север и петляя между ям и кочек, поросших густым мхом и черничником, мы через некоторое время вышли на утоптанную дорогу, ведущую на восток. Еще через десять минут впереди показался просвет, мелькнула даль моря, и грунтовая дорога вывела нас прямо к дамбе.

Глядя на длинную змею, вьющуюся посреди моря и обложенную по краям огромными валунами, я вспомнил Желтую Кирпичную Дорогу из сказки «Волшебник Изумрудного города». Та дорога была в центре повествования, словно один из сказочных персонажей. Она имела свою душу. Дорога, лежащая перед нами и идущая через море, тоже показалась мне одушевленным существом. заснувшим в странных изгибах посреди студеных вод Белого моря. Было немного неуютно. В ушах свистел холодный ветер. Короткая злая волна с шумом бросалась на гранитные валуны. Вокруг никого. Только серое море и лежащая в нем пустынная извилистая дорога с полосатыми верстовыми столбами.

23 августа

Проснувшись, я вслушался в пространство над палаткой. Вчерашнего шума деревьев не было. Я выбрался из палатки, приютившейся под плотными густыми ветвями высокой ели, и взглянул сквозь кроны наверх. Высокая бело-голубая мозаика небес медленно ползла в северо-восточном направлении. Это радовало. Попутный зюйд-вест сегодня на одном дыхании должен донести нас до Анзера! Можно сказать, что с ветрами этим летом нам везет. В августе прошлого года Ладога так нас не баловала. Последние две недели лета штили постоянно сменялись встречными ветрами. За несколько ходовых дней мы налавировались до одури. А уж веслами намахались, словно на хорошем сплавном маршруте!

Сегодня Белое море было к нам благосклонно. Это несколько успокаивало. Нам предстояло выйти в еще один пролив, перед которым я испытывал какой-то мистический страх. Саша Беликов рассказывал, что пять километров Анзерской Салмы, разделяющие Большой Соловецкий и Анзерский острова, всегда давались его малому парусному судну с трудом. Возможно, причина крылась в сложной гидродинамике приливо-отливных течений и ветро-волнового режима пролива. Кроме того, его открытость к северу делает эту акваторию подверженной воздействию "Моряны-страшной", приходящей из Горла Белого моря и другим устойчивым ветрам северной половины.

После завтрака проводили Андрея. Взвалив на плечи рюкзак, он ушел по протоптанной грунтовке в поселок. Ему надо было успеть вернуться в Москву до 31 августа, и он на всякий случай решил выехать весьма заблаговременно, рассчитывая попасть сегодня на борт корабля, уходящего в Рабочеостровск. Теперь нас осталось семеро. Облегченный флагман с 2 путешественниками на борту дальше пойдет шустрее.

Вчера мы запланировали обнос через дамбу и теперь ждали полной воды, чтобы с началом отлива проскочить через Северные Железные Ворота и дойти до Анзера с попутным течением.

В полдень вода залила прибрежную полосу травы и подошла вплотную к лесу. Наши катамараны, лежащие на берегу, вскоре оказались на плаву. Уровень прилива был, явно, выше обычного. Началась спешка. Все понимали, что надо завершить волок и выйти в Анзерскую Салму как можно быстрее. Терять благоприятный ветер и течение было нельзя.

Беспорядочно покидав на багажники вещи и держась на короткой дистанции друг от друга, мы дружно отвалили от берега и малым ходом пошли на восток. Как только слева открылся вход в длинный узкий фьорд, ведущий к дамбе, мы свернули туда. Теперь попутный ветер влек нас меж двух гряд гранитных валунов, из которых были сложены берега сужающегося канала. Светило теплое солнце. Невысокие молодые сосенки по каменистым берегам были неподвижны. Стояла непривычная тишина, нарушаемая лишь журчанием рулей, рассекающих гладкую прозрачную воду. Глядя на близкий, убегающий назад лесистый берег Наталья вдруг озвучила: "Вот так я бы путешествовала сколько угодно!"  Я хорошо ее понимал. После холодного свистящего ветра, колючих брызг в лицо и бескрайних беснующихся волн плавное скольжение в теплой уютной тишине вдоль лесных берегов, с прогретыми на солнце гранитными валунами, было настоящей идиллией. Но, как известно, любая идиллия скоротечна, и вскоре наши катамараны один за другим уткнулись носами во влажный береговой мох. Дальше пути не было. Впереди возвышалась валунная кладка "желтой кирпичной дороги", ведущей на Большую Муксалму, а справа и слева стоял сосновый лес.

Мы выгрузили на травянистый берег а затем подняли на дорогу весь наш багаж. Туда же через небольшую прогалину в стене леса втащили три наших парусника. Картина получилась забавная: посреди тенистой лесной дороги с деревьями и плотным кустарником по обочинам застыла колонна кораблей с полным парусным вооружением на рангоуте. В нескольких десятках метров впереди светлел выход из леса. Там начиналась дамба, ветер и залитый солнцем морской простор.

На дамбе показались люди. Несколько дам с фотоаппаратами вошли в лес. Видимо, лесная парусная флотилия произвела на них сильное впечатление. В немом изумлении туристки прошли мимо нас с открытыми ртами, забыв про свою расчехленную фототехнику.

Через полчаса наши корабли стояли на краю дамбы, готовые к спуску на воду с ее северной стороны. Еще минут двадцать заняло перетаскивание к месту погрузки валяющегося в лесу багажа. Все были полны энергии. Настроение омрачала лишь предстоящая рутина повторных погрузочных работ.

Я прогулялся по дамбе до арок-проходов. Отлив был в разгаре, но к моему удивлению три мощных потока воды с шумом прорывались под дамбой сквозь каменные арки не с юга на север, а вопреки направлению отливного течения - с севера на юг.

Мы сняли лодки с дамбы, по удобной лужайке, поросшей густой травой, снесли их в неглубокую воду, покрывавшую заливной луг, усыпанный огромными валунами, и пришвартовали их к каменной кладке дамбы, словно к причальной стенке. В конце дамбы за деревьями в паре километров от нас виднелись крыши каких-то построек. Оттуда появился еще один турист. Худой оборванный парень с фотоаппаратом "Зенит" на животе шел к нам со стороны Муксалмы. Он заинтересованно сделал пару кадров нашей эскадры. Мы разговорились. Парня звали Андрей. В середине июля он на "Просторе" вышел из Архангельска в паре с катамараном Гуськова и пошел вдоль Зимнего берега, намереваясь совершить так называемую "Беломорскую кругосветку". Но после пересечения Горла Белого моря они разошлись. Андрей был бодр и энергичен, но вид его почему-то вызвал дружное сочувствие всей нашей команды. Впрочем, если бы наша эскадра совершила тысячекилометровый каботаж с четырьмя пересечениями, то вид экипажей был бы не лучше. Это я знал по собственному опыту полутаромесячного плавания по Баренцеву и Белому морям в компании того же Витьки Гуськова.

В процессе погрузки мы не заметили, как большая  шаланда, движимая  подвесным мотором подошла к дамбе с севера. В лодке плотной группой сидел разношерстный народ в пестрой одежде.  Шаланда покрутилась у дамбы и медленно ушла куда-то вбок.

Погрузка подошла к завершению. Пора было отдавать швартовы. Катамаран Дойниковых был ближе всех к открытой воде, и теперь его экипаж выводил судно с заливного луга, прыгая по валунам, образовавшими лабиринт, накрытый водами прилива. Вот, наконец, их судно вышло на глубокую воду. Папаша Дойников, стоя на последнем подводном валуне, начал орать Дойникову-мелкому, чтобы тот запрыгивал на трамплин. Но  мелкий поскользнулся и, провалившись по пояс в воду, повис на баллоне. Дойников-старший начала орать еще громче.  Дойников-младший стал погружаться под катамаран еще глубже. Этот процесс продолжался бы до полного утопления младшего, если бы катамаран не начал движение вперед. Папаша Дойников еле успел зацепиться за убегающее судно. Он сиганул на трамплин, пробежал по нему на четвереньках и за шиворот извлек из воды свое чадо. Освободившись от "плавучего якоря", катамаран взял стремительный старт и понесся прочь от дамбы. Через пару минут за ним последовал катамаран Якова. У нас такой оперативности традиционно не получилось.  На этот раз дело было не в "человеческом факторе". В процессе отлива заливной луг начал осыхать, и груженый катамаран оказался заперт у дамбы подступившей вплотную к поверхности грядой подводных валунов. Команду пришлось высаживать прямо за борт на валуны, и протаскивать катамаран сквозь каменный лабиринт буквально в последнюю минуту уходящего отлива.

Наконец мы вышли на глубокую воду и легли на курс. За левым поворотом открылась красивая перспектива: длинная и широкая протока уходила в даль живописного лесного озера. Далеко-далеко впереди маленьким жучком ползла по протоке моторная шаланда с разноцветной толпой. Вслед за ней под всеми парусами спешил Дойников. Процессию замыкал Яков. Я направил катамаран в ту же сторону. Интуитивно я понимал, что мы идем куда-то не туда, но красота далекого лесного озера словно магнит манила к себе. Справа по борту внезапной пустотой открылся неширокий пролив. Он выходил в большую акваторию, за которой виднелась темная полоса какого-то неведомого берега. Открывшийся вид ничем не привлекал к себе внимания, и мы продолжили бы путь в лесную протоку, если бы не белая точка, которую я внезапно различил на фоне далекой темной полосы. Я мгновенно все понял: ребята проскочили мимо пролива Северные Железные Ворота и втягивались прямо в огромный аппендикс губы Долгая. В ту же секунду я переложил руль и, разворачивая судно на 90 градусов вправо, включил рацию. Времени на объяснения уже не было: я вызвал на связь Якова и коротко бросил в эфир: «Следуйте за мной!»

Северные Железные Ворота оказались узким и малозаметным проливом, больше похожим на порог шиверистой горной реки. Мы сманеврировали буквально в последний момент: выдернули шверты, успели вписаться в каменистые берега,  на фордевинде стремительно вошли в шумящую шиверу и , словно с горки,  скатились в море по струе центрального слива. Было очевидно, что этот пролив проходим только с попутным течением. Во время отлива вода мощно вырывается из гигантского кармана губы Долгая , превращая Северные Железные Ворота в порог, а в арочных проходах под дамбой Южных Ворот образует течение, противоположное общему направлению отлива.

Теперь картина полностью прояснилась: мы вышли в Анзерскую Салму. Ветер дул прямо в корму, а впереди на горизонте раскинулся остров Анзерский. Белая точка, церковь на горе, была прекрасным ориентиром, на который мы и взяли курс.

На ровном и устойчивом фордевинде катамаран легко утюжил невысокую пологую волну. Анзер постепенно приближался, полностью перекрывая горизонт. Наталья в бинокль рассматривала красивую белую церковь, стоящую на вершине высокой горы Голгофа. У нас было ощущение, что церковь тоже внимательно смотрит на нас глазами оконных проемов. Вскоре темная полоса берега увеличилась в размерах и  в ярких лучах полуденного солнца обрела несколько оттенков, от желто-зеленого до темно-изумрудного: начала читаться береговая линия с ее заливами и мысами. Наталья выполняла функции штурмана: без помощи бинокля она легко привязывала цветные сегменты береговой полосы к изрезанной линии на карте. По моей просьбе она идентифицировала мыс Плотище и указала вход в одноименную губу. В ее вершине можно было укрыться от северных ветров и ненужного внимания властей. Кроме того, оттуда легко было достичь главных объектов нашего интереса – скитов Троицкого и Голгофо-распятского. Прямо напротив губы в середине острова на карте было обозначено большое лесное озеро,  что позволяло рассчитывать на наличие пресной воды в одном из береговых распадков.

Мы подошли к губе вовремя: стояние отлива только закончилось, и вода зажила. Обмелевшее песчаное дно губы было завалено валунами. Мы нашли узкий проход и через него протиснулись поближе к берегу под прикрытие мыса Плотище. В полутора сотнях метров от берега катамараны зашуршали баллонами по песку и остановились. Мы прибыли на Анзер.

Широкая песчаная подкова берега встретила нас высокой густой травой. Берег поднимался двумя террасами. За полосой луговой растительности начинался толстый ковер мха и низкорослый светлый лес. Дальше берег повышался, и лес становился гуще.

Вода быстро прибывала. Через полчаса, с удовольствием шлепая босыми ногами по песчаному мелководью, мы подвели нашу эскадру вплотную к берегу и подняли катамараны в высокую траву. Вскоре на уютной полянке за прибрежными деревьями стояли палатки, а на месте старого кострища потрескивал огонь.

Солнце клонилось к западу. После позднего обеда я решил прогуляться вглубь острова. Надо было попытаться найти дорогу, ведущую от Троицкого скита к горе Голгофа, чтобы завтра не терять время на прокладку маршрута. На карте эта дорога почему-то не была обозначена, хотя она существует уже не одну сотню лет. По моим предположениям, дорога проходила где-то недалеко, и до наступления темноты я рассчитывал вернуться в лагерь. С собой я захватил карту и компас, дабы не повторить печальный опыт «валаамских блужданий», приключившихся с нами ровно год назад на ночных островах Ладоги. На всякий случай я взял еще нож и бинокль.

Стрелка компаса указывала на север, движение облаков – на северо-восток. Я знал, что находясь в створе этих азимутальных направлений, я гарантированно выйду на дорогу. Без колебаний я углубился в лесную чащу. Буквально в сотне метров от берега я наткнулся на ручей. Пока все совпадало с моими ожиданиями: это была та самая пресная вода, на которую я рассчитывал. Ручей пересекала незаметная тропинка. Она шла вдоль береговой линии. Совсем недавно кто-то прошел по ней на восток, примятая трава безошибочно указывала направление движения. Вероятнее всего, это был егерь, патрулировавший южный берег острова. Значит, пару-тройку дней нас здесь никто не потревожит. К сожалению, тропа вела не туда, куда мне было нужно, и я свернул в густой лес. Начался нелегкий путь наверх. Рельеф острова оказался крайне пересеченным. Мне неоднократно пришлось подниматься на крутые высокие гряды и спускаться в глубокие, заросшие балки, продираясь через непроходимый бурелом и заросли крапивы. Дороги все не было, и я упрямо держался курса норд-норд-ост. Солнце уже зашло, и лес погрузился в вечерние сумерки. Выпала роса, и вскоре я был по плечи мокрый. В ботинках громко хлюпала вода.

Наконец я поднялся на высохшее верховое болото, раскинувшееся на заросшем редкими соснами плато. Вдали блеснула вода. Я вышел на берег лесного озера. Вскоре стало очевидно, это была цепь озер, соединенных между собой протоками. С противоположного берега из-за деревьев поднялась пара цапель. Они с тревожным курлыканьем стали кружить над озером, нарушая вечернюю тишину острова. Я пошел на запад, огибая изрезанное зеркало коричневой озерной глади. Оглянувшись, я увидел, что за моей спиной за озером высоко над лесом стоит красивый силуэт белой церкви. Я остановился и направился было к ней, но тут же понял, что озеро является непреодолимой преградой. Ветер точно вывел меня к Голгофо-распятскому скиту, но путь преградило озеро.

На Белое море падала тьма осенней ночи. Но я был уже спокоен: цель моего радиального выхода была почти достигнута. Я знал, что через четверть часа я выйду на дорогу. А дальше я вернусь к береговому лагерю даже с завязанными глазами. Я пойду на запад по накатанной грунтовой дороге до Троицкого скита, затем сверну налево и,  минуя Святое озеро, пойду по лесной тропе вниз по склону на юг-юго-восток до берега моря. Вдоль берега я пойду на восток пока не наткнусь на поваленный триангуляционный знак на мысе Плотище, за которым в глубине губы на берегу стоят наши корабли и палатки.

Мне пришлось изрядно попотеть, огибая изрезанную и заросшую береговую линию. Озеро было мелководным с прозрачной буроватой водой. Кое-где небольшие песчаные пляжики сохранили полустертые отпечатки резиновых сапог отечественного производства. Очевидно, немногочисленный местный народ ловил здесь озерную рыбку.

Наконец я вышел на дорогу, которую искал. Это была весьма накатанная грунтовка, проложенная в густом лесу. Она слегка петляла, имея при этом много спусков и подъемов. Кое-где из-за смыкающихся над ней крон деревьев дорога превращалась в зеленый тоннель. Время от времени по ее бокам открывались светлые прогалины с зеркальной гладью тихих лесных озер.

Я шагал по дороге на запад. Остров уже погрузился в вечерние сумерки. В ватной тишине раздавалось только громкое хлюпанье воды в моих туристских ботинках. Я присел на обочине и, расшнуровав длинную шнуровку, начал выливать воду из ботинок и выжимать носки, устраняя демаскирующий шум.  Я внимательно вслушивался в дорогу сзади и спереди, чтобы своевременно отреагировать на возможное появление тех, кто не должен был увидеть меня первым. Но дорога хранила безмолвие. Устранив предательский шум, я продолжил путь в тишине.

Наконец я поднялся на возвышенность и увидел вдали за деревьями белый силуэт храма и примыкающего к нему длинного двухэтажного здания. Я впервые видел и с интересом рассматривал знаменитый Троицкий скит. Принимая во внимание нелегальность нашего пребывания на острове, я сошел с дороги и, выбрав удобную точку скрытого наблюдения, расчехлил бинокль. Восьмикратная широкоугольная оптика приблизила объект. Казалось, скит спал. Его фасад имел достаточно ухоженный и даже жилой вид. На дальнем углу здания рядом с телегой, помахивая хвостом, паслась лошадь. Значит, где-то неподалеку были люди. Но, судя по умиротворенному поведению лошади, они уже спали.

Не нарушая маскировки, я приблизился  к скиту и, перейдя через протоку, выложенную гранитными блокам, миновал западный берег Святого озера. Теперь можно было ложиться на обратный курс. Я никогда прежде не был на этом острове, и каждый шаг по его мягкому мху был для меня первым. Но с момента точной привязки мысленной карты к местности в подсознании включился какой-то неведомый навигационный прибор. Теперь каждый последующий шаг был известен заранее: спуск и подъем оказывались ожидаемой крутизны, поворот тропы был там, где он должен был быть, очередная лесная прогалина появлялась не раньше, не позже, а точно в расчетную минуту, и я уже знал время своего предполагаемого возвращения в береговой  лагерь.

На холмы Анзера легла ночная мгла. В сгустившейся темноте я  нашел тропу, ведущую в южном направлении. Некоторое время тропа шла вверх, и наконец началось ее устойчивое падение вниз к морю. Теперь я точно знал, что скоро я вернусь в наш береговой лагерь.

Я долго шагал в полной темноте. Иногда тропа петляла, и мне приходилось на ощупь искать ее продолжение. Наконец начался равнинный участок. Слева от тропы в густом лесу я не увидел, а скорее почувствовал развалины какого-то строения. Через минуту подул ветерок, и до меня донесся  шелест прибоя.

Я вышел на долгожданный берег. Черная гладь моря была безмятежна. Где-то на юге спала Большая Муксалма. Далеко справа через пролив Анзерская Салма тускло мерцали какие-то огни. Судя по расположению, это была Реболда.

Я повернул налево и пошел в ночь прочь от огней по тропе, проложенной в густой прибрежной траве. Это был путь во мраке, с каждым шагом приближавший меня к нашему береговому лагерю.

Вот на фоне ночного неба появились черные перекладины поваленного геодезического знака. Я свернул налево и, преодолев гряду мыса Плотище, оказался в подкове приютившей нас губы. В ночи на фоне темного леса тремя параллельными вертикальными черточками светлели мачты наших катамаранов.

Было за полночь. У почти  прогоревшего костра на складных походных стульях сидели Наташа и Сергей. Они ждали меня и были взволнованы моим отсутствием. «Новички!» - подумал я. В отличие от них три опытных воина нашей команды особо не волновались. Яша, папаша-Дойников и подросток Леша, в разное время вместе со мной принимавшие участие в ночном ориентировании в горах  Кавказа, на незнакомых островах и акваториях Севера, сейчас спали спокойно. Опыт есть опыт: он позволяет точно почувствовать, когда надо волноваться, а когда нервничать не стоит. Примкнувший к ним исполнитель «оперных арий» Дима, никогда не участвовавший  ни в каких ориентированиях, не волновался, что называется «за компанию». Ему было просто до лампы. Со стороны их палаток доносился богатырский храп.

Мы попили чайку, и через пять минут вся команда спала спокойным умиротворенным сном.

24 августа

Утро началось с раннего подъема Дойниковых и примкнувшего к ним Димы. Был полный прилив. Пока папаша-Дойников готовил завтрак, подростки, напялив резиновые штаны от костюма химзащиты «Л-1» и вооружившись заостренными кольями, устроили азартное сафари на камбалу. Их плечи и головы с высоко поднятыми кольями виднелись в лучах восходящего солнца над гладкой поверхностью воды далеко в акватории губы. Потрясая над головой своими рыболовными инструментами, Леша и Дима долго бродили, всматриваясь в песчаное дно, в надежде насадить на кол здоровенную беломорскую камбалу. Все здоровенные камбалы, достойные кола, почему-то куда-то подевались, и через час разочарованные подростки вылезли на берег.

Сегодня дневка. В планах посещение двух скитов – Троицкого и Голгофо-распятского. Благо, не придется тратить время на разведку маршрута, это было сделано вчера.

После плотного завтрака в команде нашлись два добровольца остаться в лагере. Это были все те же Леша и Дима. Их заговорщические лица свидетельствовали о намерении взять реванш за неудавшуюся рыбалку.

Оставив позади себя тихую акваторию губы, мы углубились в прозрачный прогретый солнцем северный сосновый лес. Шли по компасу на запад. Скоро слева сквозь деревья послышался рокот прибоя.

Мы вышли на берег. Море бесновалось. После тишины Плотищенской губы, прикрытой от северной части пролива серпообразным мысом, пенные гребни волн, бросающиеся на прибрежные валуны, оказались полной неожиданностью. Яков сразу же констатировал, что завтра при таком волнении мы никуда не пойдем.

Если бы кто-то смотрел на остров с высоты птичьего полета, то он увидел бы, как пять фигурок, одетых в зеленый брезент, некоторое время гуськом двигались вдоль морского берега по кромке леса. Затем цепочка уверенно свернула в лесную чащу.

Мы вступили на вчерашнюю лесную тропу. Справа, недалеко в глубине леса стояла полуразрушенная избушка. Сейчас невозможно было понять, когда и для чего она была здесь построена,.

Мы не спеша двигались по тропе сквозь заросли черники и брусники, то поднимаясь на возвышенности, то спускаясь в низины. Кое-где тропа оказалась заболоченной, чего во вчерашней темноте я не заметил. Я шел впереди. Вот через тропу перебежала рыжая хвостатая лиса. Переваливая через очередную гряду, я увидел впереди на фоне далекой лесной прогалины голову. Казалось, на тропе сидит человек и озирается по сторонам. Голова повернулась в нашу сторону, насторожилась, а затем в воздух тяжело поднялся и полетел прочь, махая огромными крыльями, громадный тетерев. Анзер поражал своей первозданной природой.

Наконец лес закончился, и мы вышли на высокую лесную опушку. Впереди ниже нас в долине белел Троицкий скит. Чуть левее на широком лугу косил траву монах в черной рясе и сапогах. Рядом паслась лошадь. Мы стали спускаться к скиту, продираясь сквозь кусты малины и густые заросли крапивы. Монах посмотрел в нашу сторону и, казалось тут же забыл о нас, продолжая спокойно косить траву.

Мы приблизились к скиту. У входа был сколочен дощатый навес. Из-под навеса навстречу нам вышла женщина неопределенного возраста, обвязанная платком. В руках у нее была рация. Мы поздоровались. Женщина внимательно осмотрела нас и тоже поздоровалась. Под навесом  на приземистом очаге, сложенном из кирпича, стоял большой эмалированный таз с горячим черничным вареньем. Женщина сказала, что узнала нас: мы научные сотрудники с корабля ПИНРО, который два дня назад бросил якорь в Троицкой губе. Мы не знали, что такое ПИНРО, но дружно закивали, подтверждая, что мы действительно научные сотрудники  (каковыми мы нас самом деле и являлись).  В пользу внезапно возникшей легенды, видимо, говорило отсутствие у нас каких-либо вещей, наша унифицированная одежда, подтянутость, а так же явные признаки того, что мы единая организованная команда. Видимо, и выражение наших лиц чем-то отличалось от того, что привыкла видеть здесь эта женщина.

Разговорились. Женщина отложила рацию и сказала, что буквально сегодня утром проводила бригаду трудников, которые были задействованы в реставрации скита. Этим самым трудникам на летний период монастырь предоставляет крышу над головой и питание. Трудники жили  в уже отреставрированных кельях скита, а наша собеседница готовила для них еду.

По приставной лестнице мы вскарабкались на второй этаж скита. В обозримом прошлом здесь была мрачная тюрьма НКВД. Теперь ветхие деревянные перекрытия грозили в любой момент обвалиться. На первом этаже несколько келий были уже почти отреставрированы и обретали первозданный вид.

Храм, примыкающий к скиту, внутри выглядел, как после бомбежки. Его только-только начали реставрировать.

Когда мы вернулись ко входу, кормилица трудников разговаривала с двумя богомолками в длинных черных одеяниях. Судя по ухоженным сытым лицам, уверенным манерам, золотой оправе очков и недешевому богомольному прикиду, дамы были не из простых паломниц. Женщина с рацией указала в нашу сторону, и богомолки подошли к нам с просьбой доставить их на нашем корабле на Соловецкий остров, желательно поближе к монастырю. Развивая «легенду прикрытия», я сказал, что корабль за нами придет только поздно ночью и сможет доставить пассажиров не далее пристани Реболда. Перспектива идти ночью пешком два десятка километров по лесной дороге несколько поубавила пыл респектабельных богомольных дам. Про себя я подумал, что спас этих почтенных сударынь от серьезного нервного потрясения. Если бы они прокатились на наших «Просторах» по волнам Бела моря в своем богомольном прикиде по ягодицы в студеной воде, им хватило бы впечатлений на всю жизнь.

Мы сфотографировались на фоне скита и по уже разведанной дороге зашагали на восток, туда, где над лесной чащей высилась гора Голгофа. Дневной путь, подсвеченный летним солнцем, показался короче и веселее. Встретили телегу на резиновом ходу. Лошадка неспешно везла худощавого человека лет пятидесяти в камуфляже. Мы поздоровались, и человек кивнул нам в ответ.

На подходе к Голгофе свернули с дороги на тропинку, которая привела нас к высокому мемориальному резному кресту. От него сквозь просеку открывался величественный вид на высокую белую церковь, стоящую на вершине горы.

Недалеко от дороги у подножия холма были построены добротные деревянные домики и двухэтажная часовенка с крылечком и маковкой, увенчанной крестом. За часовней маячили какие-то люди в пятнистой камуфляжной форме. Нас они не заметили и вскоре скрылись в одном из домиков. По винтовой дороге, вьющейся вокруг горы,  мы медленно поднялись на ее вершину. В лучах полуденного солнца белела церковь, стоящая на постаменте из гранитных валунов. Ни души. Лишь одинокие мешки с цементом и горки песка и свежего красного кирпича около корпуса, прилепившегося к склону горы у подножия церкви, говорили о том, что здесь начинаются робкие попытки реставрации.

По ветхой винтовой лестнице мы вскарабкались на верхние этажи церкви. Взору предстали полностью разрушенные помещения. Сквозь арки оконных проемов внутрь светило яркое солнце, со свистом врывался ветер. Из окон на юг и на север открывался потрясающий пейзаж: лежащие внизу среди голубых озер поросшие густым лесом холмы острова, а за ними на горизонте синева моря с бегущими белыми барашками волн. С севера от острова бушевал шторм. Акватория Анзерской Салмы к югу была более спокойна. За ее дымчатым пространством темнела полоса Большой Муксалмы.

Я вспомнил географию: гора Голгофа, где был распят Иисус, и гора Голгофа, где был построен Голгофо-распятский Скит, внутри которого мы сейчас находились, расположены вблизи одного географического меридиана. Очевидно, это не случайное совпадение.

Обратно к морю мы возвращались по компасу напрямую через лесную чащу и сухое плато верховых болот, огибая по пути круглые зеркала озер и подножия лесистых холмов. Лес был полон черники и брусники, а сухие кочки болот были покрыты густыми россыпями клюквы. Когда мы вышли на берег, был полный отлив.  Море откатилось на  юг на несколько сот метров, и теперь лес граничил с безжизненным лунным пейзажем осохшего морского дна, где в лужах жидкого темного ила словно монументы стояли гранитные беломорские валуны.

25 августа

Утро было тихим и безмятежным. Сквозь переменную облачность, летящую по небу с северо-востока, солнце время от времени озаряло Анзерскую Салму ярким светом. И тогда море искрилось в его лучах. Затем солнце пряталось, и серая вуаль снова падала на морской пейзаж.

Волна в проливе успокаивалась, и на наветренной стороне мыса Плотище, за которым укрылся наш береговой лагерь, прибой совсем затих. Море давало нам возможность уйти с Анзера. Но я каким-то чутьем ощущал, что времени у нас совсем немного.

Яков напряженно рассматривал в бинокль акваторию пролива. Остаточная волна еще заходила в него с севера из бассейна Белого моря, но светлые барашки на треверзе мыса Ребалда уже исчезли. В конце концов после некоторых колебаний Яков принял решение выходить в море.

Мы быстро свернули лагерь. Загружали катамараны уже на стоящем у травянистого берега приливе.

Ветер дул ровно и устойчиво, поэтому все три судна отошли от берега на полных парусах. По гладкой воде мы легко вышли из губы и заложили длинный галс точно на запад, намереваясь как можно быстрее преодолеть расстояние, отделяющее нас от Большого Соловецкого острова. Но как только катамараны вышли из-за прикрытия мыса Кеньга, мы попали в зону развитого волнения. Под напором резко усилившегося ветра стоячий такелаж лодки ощутимо напрягся, рангоут и силовая конструкция катамарана заскрипели. Волны, идущие из северного створа пролива, били в скулы обтекателей и запрыгивали на сетчатый багажник, где на голубой непромокаемой транспортной упаковке из-под металлического набора судна были закреплены гермомешки с вещами.

Когда мы сменили галс, катамаран начал глубоко зарываться обтекателями в морскую воду.  После нескольких волн, перекатившихся через подмачтовый багажник, голубая упаковка превратилась в ванну, в которой плавали наши вещи.  Увалившись под ветер, мы поспешили обратно к Анзеру: лавировать против волны с двухсоткилограммовым балластом воды в носовой части катамарана было уже даже не смешно. Дойниковы оказались в еще более опасной ситуации. После образования у них «ванны», аналогичной нашей,  их легкий подветренный баллон в процессе движения стал медленно проваливаться под поверхность воды, словно субмарина, идущая на погружение. Мелкий Дойников первым увидел этот феномен. Когда он произнес сакраментальную фразу  «Папа! Мы тонем!», от увиденного Дойников-старший чуть не наложил в штаны. Он сразу же ярко представил себе, что будет с катамараном, когда  при смене галса они должны будут перепрыгнуть на уходящий под воду борт.

Вскоре, однако, все причалили к песчаному пляжу на мысу Кеньга, слили образовавшийся балласт воды, перепаковали багаж и взяли рифы. Форсирование пролива продолжалось. Мы снова набрали ход и начали пересечение Анзерской Салмы по кратчайшему расстоянию до Большого Соловецкого острова. В середине пролива волна достигла максимальной высоты, но при этом осталась длинной и пологой. Мы то взлетали вверх, то катились по склону волны вниз. С каждым взлетом вверх берег,  к которому мы шли, становился заметно ближе. Вскоре стала хорошо видна деревянная пристань Реболды, мы подходили к берегу Большого Соловецкого на пару кабельтовых севернее поселка. Когда стали видны прибрежные валуны, скорость нашего катамарана вдруг резко упала. Пора было менять галс. При перекладке руля судно медленно перешло в положение левентик и намертво в нем зависло. Все мои попытки увалиться вправо, а затем и обратно влево, ни к чему не привели. Я схватился за бесполезное весло. Однако, состояние моей растерянности длилось недолго. После того, как мне на голову упал надувшийся пузырем грот, а стаксель поехал вниз по штагу, я сразу все понял. Моя «бравая» команда каким-то образом умудрилась повыдергивать из стопоров все фалы и теперь преданными голубыми глазами смотрела на то, как я чертыхался с веслом в руках.

Катамаран потерял управление. Мы сваливались кормой назад по касательной к каменистому берегу прямо на строения поселка Реболда. Строения приближались и росли на глазах. Сквозь прозрачную толщу воды я увидел нагромождения донных валунов, опутанных зеленым мочалом водорослей. Поднимая перья рулей, я дал команду вытащить шверты. Мой «бравый» экипаж наконец вышел из оцепенения и быстро выполнил команду. Все успели проделать вовремя: спустя несколько секунд глубина уменьшилась почти до нуля, оба баллона легли на каменистую банку в кабельтове от берега. Я выпрыгнул на камни и успел развернуть судно носом к набежавшей волне. Пока Наталья с Димкой удерживали катамаран за шпрюйт штага, я снял стаксель и вернул на рангоут зарифленный грот.

Погода портилась на глазах. Ветер крепчал, и по увеличившемуся количеству белых «барашков», ползущих по серой поверхности моря далеко на севере, было ясно, что норд-норд-ост начинает развозить серьезную волну. Нас накрывал пришедший со стороны Горла вторичный фронт циклона.  Из аэродинамической трубы Анзерской Салмы нам надо было успеть убежать до того, как волна превысит критический для нашей эскадры балл.

Оттолкнувшись от подводных камней, все заняли свои места и защелкнули карабины страховочных линей на спасжилетах. Я поймал гротом ветер, и катамаран устремился к середине пролива, чтобы продолжить лавировку. Она становилась все более тяжелой.

За время устранения возникшей у нас на борту нештатной ситуации остальные катамараны ушли далеко вперед. Яков лавировал на выходе из пролива. Дойников уже покинул пролив,  и его парус опасно жался к северной береговой линии Большого Соловецкого острова. Вскоре нам удалось приблизиться к флагману и на одном из галсов мы прошли на пересекающихся курсах рядом с Яковом. Он не скинул стаксель, и теперь тянул стаксель-шкот, что называется, со всей дури, в стремлении сохранить минимально возможный лавировочный угол. Его катамаран легко взлетал на волну, а затем стремительно несся с нее вниз. Яков и Сергей лежали на наветренном борту, вплотную прижавшись друг к другу. По их сосредоточенным лицам было видно, что они хорошо ощущают беспокойную мощь, обретенную их судном. Я оглянулся назад. Реболда была уже далеко за кормой. Отливное течение вытаскивало нас из пролива. Прямо по курсу поверхность моря вспенивалась огромным белым пятном: там был подводный риф. Я сменил галс и пошел от берега навстречу волнам к открытому горизонту. Надо было набрать запас высоты, чтобы гарантированно обойти все прибрежные банки, лежащие к северу от Большого Соловецкого. Кроме того, из классической книги Адларда Колса «Под парусом в шторм» я знал, что  штормовать в открытом море значительно безопаснее, чем рядом с берегом.

При следующей перекладке паруса, я вдруг ощутил, что на правом галсе идти значительно труднее: если до этого мы легко резали обтекателями волну и достаточно безопасно всходили на нее, то теперь валы накатывали сбоку, и катамаран опасно вставал к ним лагом.

Пока гребень волны не ломался, мы двигались в северо-западном направлении достаточно ровно. Но вскоре ситуация изменилась. На смену относительно небольшим грядам с северо-востока наперерез катамарану пошли уже большие серые валы. Время от времени среди них появлялся вал, значительно превосходящий по своим размерам все остальные. Вначале я спокойно отнесся к появлению гигантов. Но когда в нескольких метрах за кормой вдруг раздался грохот водопада, я весь похолодел: гребень очередной волны позади нашего судна встал вертикальной стеной выше фалового угла грота, а затем рухнул и покатился  белой лавиной по переднему склону волны. В памяти всплыли цифры из книги Колса: падающая на яхту волна создает ударную нагрузку порядка 1,5 – 2 тонн на квадратный метр ее поверхности. Я достаточно чётко представил себе, что будет, если мы поймаем на свой пятиметровый трамплин падающий гребень. Воображение мгновенно нарисовало движущуюся картинку: под рев шторма в белой пене с гигантского вала падают обломки нашего катамарана среди которых, словно разноцветные кули, запутавшиеся в веревках и обрывках парусов,  катятся Димка с Натальей. 

Я очнулся от видения и с вершины очередной волны посмотрел на бушующее море. Обрушивающиеся гребни волн были видны уже повсюду.  Положив  катамаран на самый безопасный штормовой курс - острый бейдевинд, я приготовился к длительной и тяжелой борьбе. Теперь главное было не подпустить к судну обрушивающуюся волну. Я быстро оценил, что фронт обрушения каждой волны в длину составляет 20-30 метров. Расстояние между волнами было значительно больше. Это обстоятельство пока оставляло некоторую свободу маневра. Взлетая вверх на очередной вал, я быстро оценивал расстояние до следующей опасной волны и, скатываясь в водяной провал, уваливал судно под ветер, чтобы набрать скорость и успеть уйти из-под падающей вершины. Время от времени мне приходилось быстро приводиться в левентик, для того, чтобы остановить катамаран и пропустить белый водопад, который  с ревом обваливался в нескольких метрах прямо по курсу.

Начал гудеть стоячий такелаж. Кривые водные поверхности вокруг лодки,  все в клочьях пены, напоминали теперь серых пятнистых зверей, пытающихся вцепиться в небо. Иногда, когда катамаран взлетал на вершину очередной волны, был виден берег Большого Соловецкого,  маячивший на юге узкой темной полосой. Затем мы проваливались в водяную яму, прошедший под нами вал закрывал полнеба, и горизонт надолго исчезал из виду. Гребни волн все чаще обрушивались одновременно и спереди и сзади. Расстояние между ними опасно сокращалось.

Вот в море на северо-востоке появился следующий вал-гигант. Он был огромен и стремительно приближался. Он казался в несколько раз выше окружающих волн. Заслонив горизонт, он хищно оскалился длинным белым гребнем уже в нескольких сотнях метров от судна. Это был водный монстр, и середина его широченной  пенной пасти шла прямо на нас! Мне стало страшно: я понял, что мы не успеваем уйти от этого чудовища. Не взирая на остальные волны, несущиеся со скоростью поезда в наветренный борт, я бросил катамаран в галфвинд, пытаясь выжать из его хрупкой конструкции всю скорость, на которую он был способен. Словно в замедленном кино, я видел, как волна по касательной приближается к катамарану, как высоченной стеной встает ее середина, как она растет и начинает  заворачиваться вперед. Делая судорожную попытку развернуть судно обтекателями к встающей вертикально воде, я слышал, как  за кормой заревела водяная турбина гигантского водопада, а затем от тяжелого тупого удара затрещал-застонал катамаран, небо улетело куда-то вверх, и белая морская пена сомкнулась над моей головой.

Я вынырнул к небу и увидел торчащую рядом из воды мачту с мокрым бело-голубым парусом. Пытаясь оценить ситуацию, сквозь внезапный холод морской воды я почувствовал, что правой рукой намертво вцепился в борт катамарана, а левой рукой продолжаю удерживать рукоятку румпеля. Сбрасывая с трамплина тяжелую воду, катамаран, словно двухкорпусная субмарина всплывал на поверхность. Наталья с Димкой на манер разноцветных поплавков мотались на линях страховки в белой пене рядом с катамараном. Пару раз они вместе с водой прокатились по трамплину от борта к борту. Еще через некоторое время я окончательно пришел в себя и почувствовал, что катамаран цел!  Мы потеряли ход, но не потеряли судно!

Я посмотрел на свою «бравую» команду. Очнувшийся Димка удивленно моргал и плевался морской водой. Холодное купание на некоторое время вывело его из летаргии морской болезни. Занятый слаломом среди штормовых валов, я не обратил внимания, что его снова крепко укачало, и почти от самой Реболды он с закрытыми глазами без чувств валялся на подветренном борту, ноги выше головы. Когда волна перехлестывала через его физиономию, он, словно кит, пускал вверх струйку воды и спал дальше. В этом был свой плюс. По крайней мере никто не путался под руками и не выдергивал такелаж из стопоров. Наталья внешне оставалась спокойна, но ее неподвижный взгляд говорил о том, что она уже успела мысленно попрощаться со всеми родными и близкими. Когда со всех сторон начали рушиться валы, а берег исчез из виду, она решила, что больше не увидит друзей, родных и любимую кошку, и стала шепотом молиться. Больше всего ее огорчало, что расстроится мама, узнав о гибели дочери в далеком северном море.

Я поймал парусом ветер и положил катамаран на прежний курс. С вершины очередной волны я окинул взглядом горизонт на севере. Среди вздымающихся серых валов и белых гребней не было видно ни одной гигантской волны. Пока. Но рано или поздно волна-гигант снова придет. И чем это закончится на этот раз, неизвестно.  Испытывать судьбу больше не хотелось. Наталья, словно прочитав мои мысли, жалобно поинтересовалась, когда, наконец, закончится весь этот кошмар. Я успокоил ее, что вот только завернем вон за тот мыс, а там пойдем к берегу.  Мыс был уже третьим по счету, а силуэт маяка на Большом Топе, появления которого я с нетерпением ждал с южной стороны горизонта, все никак не проявлялся. Лучше всех было Димке: невзирая на шторм и холодную сырость, он снова спокойненько возлежал на трамплине под наркозом морской болезни.

Темная полоска Большого Соловецкого с торчащей кочкой горы Секирная заметно сместилась на восток.  К западу и на юг от нее светлела даль Онежского залива. Наконец-то можно было уваливаться под ветер. Я почти до предела растравил гика-шкот, дал команду поднять наветренный шверт и положил катамаран на полный курс. Казалось, ветер сразу стих, а волна стала более пологой. Катамаран стремительно понесся по вздымающимся холмам волн, оставляя за кормой две длинные пенные струи. Волна периодически  догоняла нас, и тогда катамаран, оказываясь на ее переднем склоне, рывком  ускорялся и несся с наклоном вперед.  А сзади за судном гнался вздыбившийся и клокочущий пенный гребень. Но он не бросался на нас, как прежде, не обрушивался сверху, грозя раздавить и проглотить легкое суденышко, а медленно приближался к корме, какое-то время шел вплотную сзади, а затем, с шумом прокатывался белой лавиной под катамараном.

Шторм теперь ощущался не так остро, и я немного успокоился. Но вскоре появилась новая проблема – брочинг. Когда догоняющая волна подходила сзади вплотную, катамаран неожиданно начинал идти «юзом», пытаясь развернуться лагом к волне. Я ощутил, как резко в этот момент возрастает нагрузка на рули. Чтобы удерживать судно на курсе, мне приходилось изо всех сил тянуть румпель, буквально упираясь ногами в борт. Перья рулей при этом выгибались дугой и, казалось, вот-вот сломаются. Рассекаемые ими струи воды за кормой начинали жутко гудеть. В сложившейся ситуации наилучшим решением было бы убрать грот и поставить штормовой или хотя бы обычный стаксель. Но сейчас сделать это было невозможно. Я очень пожалел, что при доработке судна не потратился на закрутку стакселя, которая позволяет в любой обстановке быстро ставить и убирать передний парус, а ограничился лишь классической схемой его крепления к штагу при помощи плунджерных карабинов на его передней шкаторине. 

После того, как нас пару раз чуть не развернуло на переднем склоне волны и не положило мачтой на воду, я дал команду Наталье вернуть оба шверта на максимальное заглубление. Катамаран сразу же стал более устойчив на курсе, но все равно время от времени опасно рыскал при ускорениях. Пару раз самопроизвольно перебросившийся грот чуть не вырвал крепежную скобу из кормового бимса. Тут уж я вспомнил про уместную сейчас завал-таль, которой в составе нашего такелажа тоже не было. Я растолкал распластавшегося в луже на трамплине Димку и, не выпуская из рук удлинитель румпеля, при помощи Натальи перегрузил его ватное тело на правый борт ближе к корме, придавив им с запасом растравленный гика-шкот. Затем я попросил Наталью собрать все свободные тросы, до которых она сможет дотянуться в пределах трамплина и подмачтового багажника. Набралось два восьмимиллиметровых швартова и один якорный конец - «десятка» общей длинной метров в шестьдесят. Все это было надежно привязано к кормовому бимсу и вытравлено за корму. Веревки вытянулись назад и теперь, извиваясь, словно змеи, с шипением резали пятнистую от клочьев пены поверхность моря. Я удивился тому, как мягко сразу же пошел катамаран. Любая его попытка свалиться в брочинг немедленно компенсировалась натяжением на вытравленных за корму концах, после чего он послушно возвращался на прежний курс.

Пока мы возились с веревками, я не заметил, что прямо по курсу на светлом горизонте наконец-то появился силуэт маяка Большой Топ. Это был даже не силуэт, а маленькая спичка, одиноко торчащая за тонким мысом посреди бушующего моря. Но краше и долгожданнее этой спичечки сейчас не было ничего в мире! А левее у самого мыса обозначились два высоких треугольных паруса. Меня весьма удивил тот факт, что кроме нас у Соловков в штормовом море сейчас болтаются еще какие-то яхты. Некоторое время я держал курс точно на спичку маяка, а затем забрал на восток и пошел на сближение с северо-западным берегом острова.

По мере того, как мы сваливались по бушующему морю на юг, и постепенно приближались к берегу, шторм становился менее агрессивным. Ветер еще сохранял свою силу, но теперь между нами и волнами, идущими с северо-востока, оказались протяженные мели и банки, лежащие к северу от Большого Соловецкого. На этих препятствиях, словно на волноломах, валы теряли свою высоту и мощь. Катамаран уже не так мотало, а килевая качка на попутной волне стала мягкой и пологой. Димка сразу проснулся, ожил от морской болезни, и начал интересоваться, где мы находимся и что за веревки волочатся сзади за лодкой. Развлекать Димку и проводить занятие по морскому делу у меня уже не было сил, и я отложил все объяснения на потом. Наталья успокоилась: она поняла, что теперь мы, кажется, уже не утонем. Обе яхты, высокие паруса которых мы видели впереди, исчезли с горизонта.

На бакштаге постепенно мы приблизились к береговой линии и вошли в волновую тень острова. Катамаран шел с прежней скоростью в кабельтове от берега, но теперь слева по борту проносился низкий лесистный берег, усыпанный валунами. Волна превратилась в попутную зыбь, которая вблизи береговой линии меняла направление и поворачивала к берегу, обрушиваясь на него мощным прибоем.

Внезапно за закругленным мысом открылась небольшая бухта, в самой вершине которой торчал красно-белый парус Флагмана. Яков с Сергеем в растерянности топтались рядом на берегу. Я подумал, что у ребят проблема, ушел с курса и повернул катамаран в  бухту. Когда мы причалили рядом с Яковом, оказалось, что их экипаж по ошибке принял первую читаемую с моря бухту за губу Белужью. На южном берегу губы виднелся бревенчатый домик. Не снимая гидрокостюмов и спасжилетов, мы поднялись на крыльцо. Постучали в дверь. Никто не откликнулся. Толкнув дверь, вошли внутрь. В небольшой комнате спал небритый помятый человек с гипсом во всю правую ногу. Когда мы вошли, он проснулся. По ужасу в его глазах было очевидно, что он принял нас за инопланетян. Мы спросили, далеко ли до губы Белужьей. Человек что-то невнятно промычал и неопределенно махнул рукой в пространство за окном. Мы все поняли и вышли из дома.

Из бухты выходили по очереди. Первая попытка Сергея с Яковом выйти из бухты не увенчалась успехом. При отходе от берега ребята не успели воткнуть в колодец шверт. Мощная прибойная волна отбросила катамаран обратно лагом на покатые береговые валуны. Со второй попытки шверт встал на место, и в последний момент за мгновение до навала на камни, катамаран, с ускорением выскочил за полосу прибоя. Мы вышли только с третьей попытки. Мне дважды пришлось побарахтаться под катамараном по плечи в воде. Мои «чайники» сидели на трамплине и сверху голубыми глазами с недоумением смотрели, что это я там делаю.

Уйдя на юг еще на пару миль, мы увидели катамаран Дойникова, который поджидал нас на пологом и безлюдном берегу, заросшем густой травой. Решили останавливаться здесь. Подняли катамараны в высокую прибрежную траву, срубили рангоут. Теперь наша эскадра была надежно скрыта от случайных взоров. Палатки поставили в лесу, который начинался метрах в 100 от берега. В лесу было тихо и безветренно. О шторме напоминал только рокот прибоя, доносившийся со стороны моря.

Устанавливая палатку, я видел, как Яков переодевался в сухую одежду. Его могучие мышцы вибрировали, словно через них пропускали электрический ток. Рядом папаша-Дойников словно воду пил спирт прямо из горлышка двухлитровой пластиковой бутылки. За ближайшими кустами Наталья выжимала прокладки. Все были живы и счастливы!

26 августа

Дневка. Мы с Натальей дежурные. Собираем бруснику и чернику. Варим компот и жарим грибы. Остальной народ пошел на Секирную гору, до которой по лесной тропе не более 5 км.

27 августа

Встали рано. Море успокоилось окончательно. Почти полный прилив. Все валуны покрыты зеркально-гладкой водой и хорошо видны сквозь прозрачную толщу.

После завтрака на катамаранах быстро установили рангоут и отрегулировали паруса и такелаж.

Я внимательно всматривался в горизонт. Был полный штиль, у нас над головой и вокруг на пару десятков км абсолютно ясное голубое небо и яркое солнце, а дальше над морем серая мглистая стена, кольцом опоясавшая горизонт со всех сторон. На затишье перед бурей это было не похоже, но что это было, и к чему нам следует готовиться, я не мог понять. Все это очень не нравилось.

Далеко на западе, на самом горизонте двумя пупырышками виднелись острова Ряволуда и  Южный Ромбак. Сказать точнее, эти острова слегка торчали вершинами из-за горизонта. Остальные прибрежные острова и материк были скрыты за гигантским холмом водного пространства Западной Соловецкой Салмы. Я взял на них магнитный пеленг, затем позвал Якова, Сергея и папашу Дойникова и, указав им на два далеких «пупыря», попросил зафиксировать курс  на эти ориентиры на своих компасах. У меня было какое-то тревожное предчувствие, поэтому неожиданно для себя я вдруг добавил, что если во время обратного пересечения пролива мы вдруг разойдемся, местом встречи будет остров Малый Студенец, его юго-западная оконечность. Ориентир – торчащая из воды с юга от острова вертикальная скала высотой около пяти метров.

По августовскому путешествию 1997 года я хорошо помнил это место. Тогда на Малом Студенце мы сделали дневку в удобной, закрытой от северных  и западных ветров осыхающей бухте напротив приметной скалы, торчащей из моря. Сам остров запомнился мне как миниатюрный природно-ландшафтный заповедник, где на относительно небольшой площади были собраны удивительно сочетающиеся между собой горно-таежно-тундровые ландшафты Севера. На сухих пригорках в изобилии рос дикий горох, а в кустах можжевельника лениво бродили серые непуганые зайцы. Тогда, совершая экскурсию по острову, я обнаружил под скалами с восточной и северной его стороны два заброшенных приземистых шалаша-схрона, сложенных из бревен плавника и покрытых уже высохшим лапником. А на западной стороне острова на склоне голого холма я наткнулся на безымянную могилу. Небольшая расщелина в скалистом грунте была аккуратно заложена валунами, а в изголовье двухметровой могильной кладки лежала потерявшая форму и расплывшаяся по камням от снега и дождей плешивая шапка-ушанка. Какой-то северный бомжик нашел под этими камнями свое последнее пристанище. От вида безымянной могилы, вжавшейся в каменистый тундровый склон холма, веяло безысходной тоской и одиночеством.

От Соловецкого острова мы отчалили около полудня. На веслах отошли на несколько сотен метров от берега и стали ждать ветра. Ветра на было. Течения тоже. Сквозь неподвижную прозрачную воду хорошо просматривалось дно, заваленное огромными валунами.

После получасового ожидания Яков предложил взять всех на буксир и дожечь остатки топлива в подвесном моторе. Мы сцепились причальными концами. Малыш-Suzuki завелся с первого рывка, и берег стал удаляться на глазах. Постепенно за кормой стала открываться освещенная солнцем широкая панорама западного побережья Соловецкого острова. Далекий островной лес зеленел всеми оттенками от светло-салатового до темно-изумрудного. Отчетливой пирамидкой читалась на фоне неба Секирная гора с белой башенкой маяка. Внезапно топливо закончилось. Мы расцепились и взялись за весла. До материка предстояло «отлопатить» еще более 25 км.

Долго шли на веслах, поочередно меняясь на руле. Весь световой день нас сопровождали любопытные тюлени. Наталья разговаривала с ними. Те плыли за кормой и внимательно ее слушали, время от времени скрываясь под гладкой поверхностью, а потом снова выныривая.

К концу светового дня мы пересекли траверс Кузовов. Словно гигантские утесы они вырастали из моря далеко на юге. Их вершины уже были окутаны плотным туманом, и светлая линия горизонта справа по  борту превратилась в узкую освещенную заходящим солнцем горизонтальную щель над морем. За кормой Соловки пропали из виду. Их заслонила какая-то серо-фиолетовая стена, которая быстро догоняла нашу эскадру и заходила далеко справа и слева от нас. Внезапно все видимые ориентиры прямо по курсу стали размываться, и вскоре словно растворились в воздухе. Горизонт впереди стал серым. Наш катамаран замыкал кильватерный строй, и два паруса, шедшие в километре впереди нас, были видны все хуже и хуже. Когда между нами по воде поползли  клочья тумана, я понял, что сейчас произойдет то, что я предчувствовал уже с утра: еще немного и мы потеряем друг друга. Туман стал плотнее и два впереди идущих паруса пропали из виду. Страха не было. Не смотря на то, что у нас на борту не было GPS-прибора, я знал, где мы находимся, понимал, что отливным течением нас уже сносит на север и с учетом этого корректировал компасный курс. Материковый берег был уже недалеко. Главное было не налететь в наступающей темноте на подводный риф. На какое-то время туман рассеялся, и я увидел красно-белый и желтый парус двух передних лодок. Они стояли и ждали нас. Наш бело-голубой парус они в тумане уже не видели и растерянно вращали головами во все стороны. Мы подошли вплотную, и я дал команду собраться в плотную группу.

Туман стал похож на фиолетовую вату. Видимость упала до нескольких метров.

То, что за кормой зажурчали рули, а обвисшие паруса расправились, я заметил не сразу. Глядя на стрелку компаса, я понял, что заработал юго-западный ветер. Сейчас мы двигались курсом бейдевинд, буквально сомкнувшись бортами. Папаша-Дойников мертвой хваткой вцепился в ванту и, словно лучезарный Ким-Чен-Ир, буравил взором непроницаемую стену тумана. Яков пытался определить по прибору GPS нашу скорость и координаты, но от влажности прибор перестал работать. Весь мой слух сконцентрировался далеко впереди в ожидании шума прибоя, а взгляд был прикован к стрелке компаса: куда-либо еще смотреть было бесполезно. По рангоуту, по стоячему такелажу и парусам ручьями стекала вода. Казалось, что влажность воздуха давно перевалила за 100%. Густая вата тумана становилась все более темной: неумолимо надвигалась ночь. Каким-то восьмым чувством я ощущал, что течение все сильнее стаскивает нас с курса на север. Чтобы скомпенсировать снос, я довернул на пару румбов к югу. Теперь мы шли на пределе лавировочного угла. Так прошло еще несколько минут. По напряженным взглядам с соседних катамаранов я понимал, что личный состав приготовился ночевать в темном, холодном сыром море и уже не надеется на благополучную встречу с землей.

Внезапно насторожилась Наталья: «Слева по борту шум прибоя! Я слышу его!»  Ее слуху я не мог не доверять. Дома меня всегда удивляла ее способность слышать сквозь стены. Благодаря своему слуху она жила в каком-то многомерном мире, недоступном моему пониманию. Она всегда точно знала, что происходит сверху, снизу, справа и слева от нашей квартиры, где находится и что делает соседская собака, могла дословно воспроизвести любой диалог наших соседей: в отличие от меня она попросту всегда отчетливо их слышала. За свою военную жизнь я прошел немало медицинских комиссий, порой очень серьезных. У меня не было оснований заподозрить себя в глухоте. Но рядом с Натальей я ощущал себя абсолютно глухим!

Приготовиться к повороту! Катамараны дружно сменили галс, и мы пошли прямо на усиливающийся плеск прибоя. Теперь в ожидании встречи с подводным рифом все напряженно смотрели за носовые обтекатели, туда, где была граница воды и тумана. По мере того, как плеск воды становился все отчетливей, напряжение нарастало. Я поднял взгляд выше и вдруг, увидел, как из фиолетового тумана на нас, словно в фильме ужасов, надвигается гигантская гранитная скала высотой до небес!  От неожиданности по коже прошел мороз, а затем я ощутил дикую радость: «Земля!!!». Все смотрели на воду, не понимая, что происходит, а когда подняли взоры, показалось, что экипажи ударило током: на лицах застыл немой ужас!

Такова была встреча с западным берегом острова Сатам!